Повар стоял в окопе и недружелюбно смотрел на них.
— Где танк? Где бесшумный танк?
Песковой ничего не ответил.
Женька пристал к Песковому, он просил рассказать про бесшумный танк, и Песковой передал ему разговор с поваром. Женька до самого командного пункта шел и смеялся и хватался за бок, от смеха под раной у него ныли ребра.
У командного пункта они подождали, пока часовой позовет начальника караула. Вместе с начальником караула вышел капитан — адъютант командира корпуса: командир корпуса находился на этом КП, отчего им и приказали идти сюда.
Капитан переписал их фамилии и сказал, что они будут представлены к наградам.
— Кто взял пленного? — спросил капитан.
Прошло несколько секунд, потом Кедров ответил:
— Все брали.
Капитан насмешливо улыбнулся.
— Так не бывает.
— Всяко бывает, — не согласился Песковой.
Капитан достал новую коробку папирос «Кавбек», разрезал ногтем бандероль, закурил и пустил коробку по рукам.
— Как вы его не задушили, когда — сколько вас? — три, пять, семь — когда все навалились?
— Никто не наваливался, — ответил Батраков. — Фрица взял Кедров — вот он, — одного пристрелил, а этого положил. Когда мы подоспели, дело было сделано.
Капитан подчеркнул в списке фамилию Кедрова.
— Это мне и надо.
— Пусть он Мокеича запишет, — шепнул Женька Батракову.
Батраков переглянулся с Никольским и Кедровым.
— Фронт нас переходило не семь, а восемь, товарищ капитан, — сказал он.
— Где восьмой? — спросил капитан.
— В медсанбате. Тяжело ранен.
Капитан поднял блокнот и карандаш, и Никольский продиктовал:
— Крюков Василий Мокеевич.
— Должность и звание?
— Стрелок. Рядовой.
— Документы, погоны, знаки с убитых, все сдали? — спросил подполковник.
— Все, — ответил Тарасов.
«Казбек» возвратился к капитану, но он сунул его Кедрову в карман шинели.
— Будешь прощаться с крестником?
Кедров пожал плечами.
— Что мне до него?
— Ты же ему жизнь исковеркал.
— Он ему спас ее, — сказал Батраков.
Никольский выбил трубку о приклад автомата.
— Отсидится в плену и, кто знает, может, потом захочет счеты свести. Новый круг…
Капитан поднял руку.
— Не надо философии, ни к чему она сейчас.
Никольский пожал плечами.
— Он говорит по-русски, — сказал Кедров.
Капитан обрадовался.
— Вот как?
— Вы из него выжмите побольше.
— Ну, все? — спросил капитан.
Они посмотрели на немца, он спокойно встретил их взгляды.
— Видал? — спросил Кедрова Батраков.
— Ну-ну-ну! — прикрикнул капитан. — Не в лесу!
Кедров толчком локтя забросил автомат за спину.
— Учту на будущее.
— Уведите пленного, — приказал начальнику караула капитан.
— Ты штаны не потеряй, не позорь Европу, — посоветовал немцу Тарасов.
— Мы свободны? — спросил Никольский.
— Да. — Капитан, наклонив голову, оглядел их. — Ты, — ткнул он пальцем в Бадягу, — будешь старшим.
Бадяга стал в положение «смирно».
— Есть быть старшим.
— Как фамилия?
— Ефрейтор Бадяга.
— Так вот, Бадяга, сдашь людей командиру роты не позднее, чем к обеду. Понятно?
— Так точно — сдать людей не позднее обеда. Разрешите идти?
— Идите.
Бадяга пропустил всех вперед, поправил пулемет и зашагал, переваливаясь, последним.
Они шли под синим, чистым после грозы небом. Высоко в нем лежали облака. С земли они казались неподвижными, и в тех местах, где облака были реже, они казались не просто белыми, а с голубизной.
Они шли и смотрели под ноги, выбирая дорогу посуше, и докуривали папиросы капитана.
На командном пункте бригады за плащ-палаткой — она отделяла часть блиндажа от столов с рацией, телефонами и бумагами — на раскладушке лежал командир корпуса, генерал-майор Пономарев. Он подогнул ноги и, закинув правую руку за спину, левой прижимал к животу флягу с кипятком, согревая печень.
Когда ему доложили о пленном полковнике, Пономарев приказал:
— Допрашивайте, — и попросил: — Накройте еще чем-нибудь.
Его накрыли вторым одеялом с такой же буквой «Н».
Он слышал, как ввели пленного, как шуршали картами командир бригады и начальник штаба, слышал довольное «Ого!» начальника разведки, слышал, как начштаба сказал караульному: «Идите, товарищ сержант». Потом наступила тишина: наверно, все склонились над картами и документами пленного, и Пономарев задремал.