Таким тоном она обычно сообщает, что кто-то из детей упал и сильно ушибся. Робин оборачивается, и с ее лица исчезает улыбка. Раввин Баум, пыхтя, выскакивает на крыльцо. Он не прикасается к жене на людях, и с годами язык жестов заменили взгляды. Он смотрит на нее, она на него. Обходятся без слов. И тут его взгляд останавливается на мужчине позади Марти.
Воссоединение семей. Раввин сбегает по ступенькам. Он невысокий, щуплый, только лицо большое, с глазами как пуговицы. Типичное баумское лицо. Он идет навстречу, и – как в обратной перспективе, думает Марти – вместо того, чтобы увеличиваться с каждым шагом, словно уменьшается.
– Кошмар, – говорит раввин. – Год за годом я в ужасе ждал – опасался, что вы встретитесь. Каждый раз, когда ты пускался в бега, я ждал – и ничего. Думал, может, пронесет.
– Это ваш брат, ребе. Выглядит на все сто.
Ребецн обеими руками зажимает рот. Но явно там за пальцами что-то говорит.
Робин выходит вперед, кричит:
– Это еще кто?! Выкладывай, что опять натворил!
Раввин и Человек без имени стоят и смотрят друг на друга. Теперь видно, до чего они похожи.
– Это брат раввина, Робин. Он был со мной в отделении. Случайное совпадение. Мы подружились. Он спит в постели Сэмми. Сегодня день двойного воссоединения семей. Я вернул брата раввина из мертвых.
Раввин берет брата за плечи. Но не обнимает, а разворачивает.
– Проваливай, – говорит он, – на свою помойку. Вместе с модной одежкой.
– Не будет воссоединения, – заявляет Робин. – Хватит растрачивать жизнь понапрасну.
– Убирайся! – кричит раввин и топает ногой, как будто хочет прогнать кошку.
Человек без имени все еще стоит лицом к улице, щеки, шея и уши у него наливаются багрянцем.
– Не принимай близко к сердцу, – утешает его Марти и кладет руку ему на плечо. – Мы не хотим никого беспокоить, – это он уже всем присутствующим поясняет. – Нам лучше, мы можем себя контролировать. Мы совершили немало ошибок и сожалеем о них.
– Нет, это уже слишком, – обращаясь к Марти, говорит раввин. – Всему есть предел – и он предписан и установлен. А вы вышли за пределы, вы оба. И никакого снисхождения вам не будет. Нигде не сказано, что я обязан прощать.
У ребецн сквозь ладони вырывается то ли крик, то ли плач, то ли мольба ко Всевышнему – все три разом. А за ее спиной, в окнах, одно за другим, показываются детские лица. Один малыш толкает дверь, рвется наружу. Ребецн делает шаг вперед – одна нога в доме, другая на улице, – смотрит через дверное стекло.
Марти не отвечает. Он глядит на ребецн, на приоткрытую дверь. Он ничем не может помочь, но думает о том сладковатом душке, побочном продукте жизни в этом счастливом доме, что просачивается сейчас через эту брешь. Запечатай его внутри, хочет он ей сказать. Если они когда-нибудь уйдут, он будет нужен тебе, чтобы выжить.
– Проваливайте оба. Убирайтесь. – Раввин подталкивает брата в спину, и Человек без имени делает шажок вперед.
– Но ведь вы еще нас не помирили, – напоминает ему Марти. – Ваша обязанность. Моего раввина. Судьба еврейской семьи. Видите, моя жена ненавидит меня без всякой причины. Она не согласилась приехать домой.
– Хватит прощений, – говорит она. – Ничего не осталось во мне, ни для кого.
– У меня кончились советы, – говорит раввин: бледный человечек хочет показать, что он еще хозяин положения. – Может быть, вам лучше расстаться. Иногда, в крайних случаях, ничего другого не остается.
– Всегда остается надежда, – говорит Человек без имени и оборачивается. – Даже братья, которым нет прощения, не теряют надежды. Хоть и понимают, что они натворили.
– Да когда же ты уйдешь! – раввин снова пытается развернуть брата, но на этот раз Человек без имени не поддается. Он отдирает руки брата и отталкивает его. Раввин Баум цепляется каблуком за кусок сланца, спотыкается и падает. Катается по земле, трясет головой.
– Ты останешься таким до конца своих дней, – говорит Робин. – Ты нас всех замучаешь и надолго переживешь. Больной человек и дьявол – не одно и то же. Но ты, Марти, и то и другое. – Плюет ему под ноги и осыпает его проклятиями.
Но ведь раввина сбил с ног Человек без имени, не Марти. Ей бы надо Человека без имени ругать, думает Марти. Ему плевать под ноги. Так, в конце концов, было бы справедливее.
Ребецн кидается к мужу. Робин тоже подходит к раввину, но не склоняется над ним, не спрашивает, не ушибся ли он. Человек без имени стоит красный как рак, стиснув кулаки. А Марти смотрит на детские лица в окнах – много же их там – и думает: если за Тору полагается сорок дней поститься, сколько же должен поститься ребенок, если его отца сбили с ног?