Я кидаюсь к двери, официантка меня останавливает. Владелец кафе кладет мне руку на плечо:
– Успокойся, Натан.
– Сядь, Натан.
– Выпей кофе, Натан. – Официантка уже идет к кофемашине.
Мне, в отличие от других, хочется действовать. Я могу мчаться сейчас с ребенком на руках к затормозившей скорой помощи. Помогать босоногим отыскивать их обувь. На часах 15:16 – моя подруга, с которой я должен встретиться, опаздывает. Могу переворачивать тела: а вдруг увижу ее лицо?
Сижу, пью кофе, держу за руку владельца.
– Нечего тебе делать на улице. Некого спасать. Помогают те, кто уже там, Натан. Если не оказался в эпицентре, когда это случилось, поздно вмешиваться.
Сцена с убитой подругой сменяется в моем воображении другой: она тяжело ранена.
Лицо Инбар обгорело, кисти рук оторвало, нога держится на ниточке. Я буду ее утешать. Склонившись над ней, придержу за простыню у плеча и скажу с улыбкой: как ей повезло, что она жива – и с ней случилось то, о чем мы, счастливые, шутили в постели и клялись, что лучше умереть.
Телефоны снова заработали. Улицы оцеплены. Всюду военные, занимают посты и позиции. Палец на спусковом крючке.
Из кухни выходит араб-работник с метлой.
Я первый оказываюсь у телефона, но не могу вспомнить номер. Одна женщина колотит мобильным по столу, будто это поможет вырвать спутник из армейской хватки.
Я набираю какую-то ерунду и вешаю трубку, не могу вспомнить даже код города.
«С Натаном все будет в порядке, – обещал я перед отъездом. – Натан уже взрослый. Он сумеет найти дорогу домой».
На улице я как зверь. Обоняние, осязание и прочие чувства обострены до предела. Намерения каждого встречного могу прочесть по запаху, по игре мускулов, по тому, как долго он задержал на мне взгляд.
Я уже на углу, могу свернуть в тот квартал и буквально через несколько шагов окажусь в ближайшей из зон поражения. Могу пройти по участку со стонущими ранеными и неподвижными мертвыми, мимо почерневших и обгоревших, все еще тлеющих останков.
Хасиды скоро придут собирать разрозненные куски, части одного за другим Христа. Части тел погибших, прошитые гвоздями, вбитые, ввинченные в камень и металл.
Рука пронзена ржавым гвоздем, повисла на стволе дерева.
Огромным усилием воли, призвав остатки здравого смысла, ухитряюсь вырваться из воображаемого мира.
Обхожу это место стороной и вскоре оказываюсь на улице, ведущей к дому Инбар.
Она здесь. Мы целуемся и обнимаемся. Так и стоим в дверях, пока я заново прохожу весь эволюционный путь. Миллионы лет звериного существования, бездумного чутья, уходят в прошлое.
Мы рассказываем друг другу истории о том, как люди были на волоске от смерти, обсуждаем версии, включающие фатум и алгоритмы, теорию вероятностей и Божье вмешательство. Инбар опаздывала, села в автобус, вдруг вдали грохот, потом движение встало. Она, как и еще несколько пассажиров, вышла и вернулась домой пешком.
Она заваривает чай, мы садимся и смотрим на наш мир по телевизору.
Вот тот самый угол. Вот репортер говорит что-то – он стоит перед моим кафе. Потом дальним планом улица, которую я обошел. По которой хожу десять раз на дню. Вот мой банкомат, козырек разбит, корпус забрызган кровью. Вот базар, где я покупаю ручки и карандаши. Камера зависает над рассыпанными блокнотами, разбросанными школьными принадлежностями, эффект контраста: смерть и начало школьного года. Не пройдет и недели, а они разыщут безутешных одноклассников и одноклассниц, плачущих девочек, цепляющихся друг за друга девочек, рыдающих друг у друга на плече и размазывающих слезы девочек. До конца недели они успеют взять интервью у бойфрендов, у родителей; представят нам душераздирающую драму, прокатившееся по домам эхо трех этих взрывов.
На каждом канале мы видим нашу жизнь. Переключаемся на Си-эн-эн, чтобы в новостях часа послушать в переводе про наш мир. Может, английский сделает его более реальным.
Не сделал. Вот мое кафе. Вот мой банкомат. А возле этого дерева я обычно жду, когда назначаю встречи.
– Ты бы узнала свою спальню, – говорю я, – если бы увидела ее по телику?
Инбар кому-то звонит, отвечает на чьи-то звонки, а я сижу и смотрю новости. Одна и та же закольцованная история, каждый раз с небольшими дополнениями. Телефонные звонки напоминают мне об Америке. И новости – об Америке. Как в снегопад. Все с утра у радиоприемников. Звонки чередой. «Доброе утро, миссис Голд. Это Натан. Передайте, пожалуйста, Бет, что школа закрыта, потому что автобусам не проехать». Абсурдность перемен. Столько лет, столько миль. Другая погода. «Да, привет, Уди. Это Инбар. Очередной теракт. Мы с Натаном в порядке».