Лена не сопротивлялась.
Кристина волокла ее за собой, не останавливаясь. Девушки буквально продирались сквозь толпу в обратном от перрона направлении. Они шли в сторону дороги, на которой все еще стояла брошенная Фетисовыми машина. Лена пыталась сказать что-то про то, что им в другую сторону, но Кристина ее не услышала. Крики и гомон звучали громче, чем на концерте Rammstein[1]. Лена почти не слышала саму себя.
Она не помнила, в какой момент толпа поредела. Голова кружилась так, что, казалось, если Кристина отпустит ее руку, Лена тут же упадет, и на этот раз уже не встанет. Оказавшись недалеко от магистрали, девушка прояснившимся взглядом всмотрелась в толпу. Люди буквально стекались к вокзалу. Шум от их криков и брани стал тише. Они с Окси отошли далеко от эпицентра. Там, где они недавно находились, происходило нечто жуткое. Люди на глазах превращались в чудовищ, и странный вирус был ни при чем. Невозможно было различить в толпе больного, зато «зверей» Лена увидела без труда. Услышав гудок подошедшего поезда, люди волной, сметающей все на пути, бросились к перрону. И никого не волновало, что состав не вместит в себя такое количество. Девушка не видела сам поезд, зато наблюдала реакцию сограждан на его прибытие.
Все больше и больше криков ужаса доносилось из толпы. Вряд ли тех людей кусали зараженные. Вряд ли кто-то вообще обратился в тот вечер. Тогда еще носителей было мало, и вирус поражал человеческое тело не так быстро, как сейчас. Те люди кричали, погибая под натиском сотен агрессивных, потных тел.
На следующий день Лене пришлось туда вернуться — она надеялась найти мать, — и девушка увидела подтверждение своим догадкам: десятки мертвецов лежали на земле в разных позах. Открытые участки кожи у каждого покрывали синяки, царапины и гематомы. Никаких укусов, никакой разодранной плоти, — только последствия чужого стремления успеть на поезд. Этих людей убили не протухшие (так чуть позже Кристина станет называть зараженных), — их убили люди. Те самые, которые еще пару дней назад вежливо уступали места бабушкам в общественном транспорте. Теперь эти бабушки лежали неподвижно, раздавленные ногами благодетелей, в окровавленных платках и порванной одежде. О тело одной из них терся рыжий пушистый котенок. Увидев Лену, теснее прижался к хозяйке, еще не осознавая, что та мертва. Девушка отвернулась, с трудом сдерживая слезы. Постояла около десяти секунд. Повернулась и подошла к перепуганному котенку, взяла на руки. Нельзя оставлять его здесь, иначе умрет.
Старики, женщины, дети… Здесь лежали те, кто оказался слишком слабым, чтобы «течь» в общем потоке.
Еще через день они встанут, чтобы мстить оставшимся за свою смерть. Правда, так это назвал бы какой-нибудь писатель. На самом деле они даже не будут подозревать о мести, — они просто отправятся по городу искать пропитание.
***
Лена старалась не вспоминать о событиях того вечера. Об ужасах, творившихся на вокзале. О том, с чем ей пришлось столкнуться утром следующего дня.
Девушка никогда не видела столько мертвых людей в одном месте. Никто так и не пришел, чтобы убрать их оттуда и похоронить. Скоро это перестанет кого-либо удивлять, но тогда жуткое зрелище шокировало изнеженную особу до глубины души. Она шла мимо неподвижных трупов, и из головы не выходила мысль, что, если бы не Окси, то сейчас она бы сама лежала среди них.
По дороге Лена наткнулась на свой телефон. Раздавленный чужими ногами, он одиноко лежал в красивом чехле на холодном бетоне. Вокруг валялись осколки разбитого дисплея. Когда-то девушка не мыслила жизни без девайса, но теперь просто прошла мимо, бросив на него короткий взгляд.
Машина Фетисовых стояла там же, где они ее оставили. Стекло со стороны водителя было разбито, на осколках виднелась кровь. Несколько капель попали на сиденье. Девушка с грустью посмотрела на ключи, которые мать так и не вытащила из зажигания, и бутылочку с недопитой «Фантой», лежащую на пассажирском сидении. Маленькие остатки цивилизации, ставшие никому не нужными. Печальное зрелище — сотни машин — навсегда застыли в вечной пробке. Теперь здесь было тихо. Никто больше не сигналил и не требовал «шевелить колесами». Только из некоторых салонов доносились хрипы и требовательные стуки по корпусам. Неизвестно, сколько эти существа будут стучать в надежде выбраться из автомобилей. И есть ли у них вообще хоть какая-то надежда?
Каким же диким зверем может стать человек в критической ситуации! Куда исчезают убеждения, которые он отстаивал на каждом шагу и в каждом паблике? Где сдержанность, с которой объяснял клиенту на работе о неисправности устройства? Где уважение к слабым, которое проявлял к каждой встречной женщине, старику или ребенку?