Следствием вооруженного архива является то, что Радикальная война формируется из вечной бета-войны или войны прототипов, в которой война постоянно создается и переделывается на поле боя, в цифровых инфраструктурах и воссоздается путем выявления новых моделей из устоявшихся архивов. Скорость, с которой это должно происходить, чтобы врагам можно было противостоять с помощью новых доктрин и оружия, заставляет отдавать предпочтение экспериментам и адаптации в реальном времени, во время боя, а не в лаборатории или на тренировочной площадке. Это имеет параллели с теми, кто работает над программными приложениями в кибер- и цифровой сферах, где идея создания прототипов систем в качестве своего рода бета-версии войны имеет долгую историю.
Так, например, работа над вооруженными беспилотниками сыграла важную роль в начале последней волны бета-войн. Американская программа Predator зародилась в конце 1990-х годов и была разработана группой под названием "Большое сафари". Они представляли собой нечто вроде технологического стартапа и долгое время специализировались на адаптации традиционных самолетов ВВС для секретных и чувствительных к времени операций. Что было интересно в "Биг Сафари", так это их готовность приводить в действие работу до того, как она была полностью проверена. Как объясняет Артур Холланд Мишель, "команда называла это "80-процентным решением" (потому что иногда последние 20 процентов работы занимают больше всего времени)". По словам Брайана Радуенца, руководителя группы Predator компании Big Safari в то время, это было похоже на выпуск бета-версии программного обеспечения.
Аналогичным образом, как мы уже объясняли в последней главе, Радикальную войну можно представить как войну в состоянии вечного бета-тестирования. Наблюдение с помощью оружейного архива формирует постоянную премедиацию угрозы: непрерывное упреждение врага, который видится повсюду, помогает формировать доказательства, разведывательные данные и строить подходы к целеуказанию. В результате, как говорит Шамаю: "Архивы жизней служат основой для утверждений о том, что, отмечая закономерности и предвидя повторения, можно как предсказать будущее, так и изменить его ход, предприняв упреждающие действия" (2015, p. 45).
Ключевой технологией для достижения этой цели является Wide-Area Motion Imagery, или WAMI, которая представляет собой значительное усовершенствование по сравнению с узкими полями обзора традиционных видеокамер, которые должны были быть направлены на предполагаемую цель. Вдохновленная фильмом "Враг государства" , WAMI способна снимать целые города сверху, наблюдать и записывать большие территории, чтобы идентифицировать и отслеживать сотни людей и транспортных средств, перемещающихся в режиме реального времени даже на площади более 100 кв. км. Несколько видеоканалов могут просматриваться разными операторами из обширного поля зрения камеры, включая отправку автоматических оповещений, если что-то или кто-то интересующий перемещается в определенном районе. В то же время технология позволяет продолжать запись всей области обзора, даже при увеличении масштаба отдельного участка. Таким образом, "близкое будущее, которое всегда не за горами - примерно через пять лет, когда у нас будут все данные" (цитата из книги Боукера), возможно, уже наступило. WAMI - это не что иное, как машина тотальной памяти, всевидящее око, которое в терминах Мишеля можно назвать всевидящим архивом.
Таким образом, возникает новый вид чистой войны - заимствуя слова Вирилио, - в которой само время задерживается, а архив становится оружием, снова и снова. Джон Марион, например, описывает это новое архивное расширенное настоящее войны:
[Помимо мониторинга в режиме реального времени, система WAMI действует как машина времени. Большинство конфигураций системы записывают, маркируют и архивируют все изображения, собранные за время их нахождения в воздухе (часы, дни или недели). Затем пользователи могут "отмотать время назад" и провести криминалистический анализ значимых событий за длительный период, при этом отслеживая текущую деятельность в режиме реального времени. Этот метод позволяет выявить значительные связи между людьми, транспортными средствами и местами, которые в противном случае могли бы остаться незамеченными.
Зеркально отражая возможности, открытые WAMI, устройство для регистрации жизни под названием "Narrative" обещает использовать аналогичный подход к вашей памяти. Цель - связать вашу коллекцию фотографий с ключевыми воспоминаниями, позволяя упорядочить, найти, восстановить и заново пережить пережитое. "Переживите свою жизнь так, как вы ее помните", - говорится в маркетинговом ролике: "Камера и приложение работают вместе, чтобы дать вам фотографии каждого момента вашей жизни с информацией о том, когда вы их сделали и где находились. Это означает, что вы можете пересмотреть любой момент своего прошлого". Некоторые ученые-компьютерщики развили эту идею дальше и выступают за создание цифровой памяти человека (HDM) путем объединения множества типов данных и контента. Например, система Digmem собирает различные данные от умных, подключенных к сети приборов (Dobbins et al. 2013) таким образом, чтобы пользователи могли искать в них свои прошлые воспоминания. Это заставило одного из ее сторонников предположить, что "в будущем вы сможете просто спросить: "Когда я был счастлив?". И система вернет всю информацию, связанную с этой эмоцией".
Культурная логика HDM и связанная с ней вера в то, что обеспечение своего рода тотальной памяти возможно и желательно как способ управления прошлым, отражает веру военных в то, что сбор и агрегирование большего количества данных обеспечит будущую память о противниках, что позволит осуществлять предиктивное и точное нацеливание. Информатизация повседневности питает системы наблюдения, которые создают, маркируют и архивируют цифрового человека. В свою очередь, чрезмерное и непрерывное производство данных создает архив прошлой деятельности, который является постоянно доступным ресурсом, который можно многократно использовать для получения новых сведений о сети людей, являющихся частью цифровой сети. Цифровой архив, таким образом, становится эпицентром радикальной войны, поскольку он вовлекает индивидов в мириады потенциально неограниченных манипуляций с данными, в которых они становятся известными и целеустремленными. Это приводит к изменению нашего представления о войне. Ведь обилие данных позволяет выявлять цели еще до того, как они осознают, что стали мишенью. В таких условиях война вряд ли представляет собой поединок между бойцами в бою. Скорее, по мнению Шамаю, война переписывается таким образом, что она больше напоминает охоту, определяемую преследованием (2015, p. 52). Этот сдвиг в перцептивном поле изменил то, как обозначаются и концептуализируются враги, и именно к тому, как изменилось представление о враге, мы и обратимся далее.
Обезглавливание павшего врага
После терактов 11 сентября Джордж Буш-младший начал войну против террористических группировок мирового масштаба. Позднее переименованная в Глобальную войну с терроризмом, американская попытка победить террористов, где бы они ни находились, положила начало восемнадцати годам того, что газета "Нью-Йорк Таймс" впоследствии назвала вечной или бесконечной войной. Она стала известна как вечная война, потому что "Аль-Каиду" оказалось трудно уничтожить и победить. Президент Буш предупреждал об этом, говоря американцам, что им следует "ожидать не одного сражения, а длительной кампании", в ходе которой будет мало возможностей для "решительного освобождения территории". Разочаровывающие аспекты GWOT имели свои предшественники в двадцатом веке. Первая война в Персидском заливе показала, что если враг Америки будет воевать в открытую, то он станет легкой мишенью для американских военных. Чтобы выжить, необходимо избегать привлечения внимания. Это означало поиск способов спрятаться, иногда на виду у всех.
Решение победить террористов, где бы они ни находились, имело ряд последствий второго и третьего порядка. Одним из них стало каталитическое изменение представления западных держав о враге, вокруг которого может разворачиваться война. Так, по словам академика Дебджани Гангули, "изменение представления о враге после холодной войны с измеримого и идентифицируемого на неизмеримого и неудержимо раздробленного необратимо изменило почву традиционной войны, как риторически, так и стратегически" (Ganguly 2016). Более того, как утверждает антрополог Аллен Фельдман, это имело последствия в том смысле, что "уход надежного врага серьезно угрожает войне как системе политико-дискурсивного соизмерения и капитализации, которую обеспечивает и закрепляет просчитываемый и прогнозируемый враг" (2009, p. 1705). Эту идею хорошо резюмирует тот факт, что война была объявлена против концепции - как в GWOT - а не против традиционного врага.
Однако, что еще более пагубно, за двадцать пять лет разрушилась ясность идеи культового и злобного лидера, того, кого можно определить как врага, против которого могут выступить военные, а также политическая и общественная поддержка. Например, Саддам Хусейн, возможно, был одним из самых демонизированных лидеров (по крайней мере, в США) в современную эпоху, но его постоянное появление в новостных СМИ ставило под сомнение окончательность итогов войны в Персидском заливе 1991 года. В 1990-е и начале 2000-х годов, когда он вел инспекторов ООН по вооружениям в веселом танце, существование иракского лидера все чаще бросало длинную тень на провалы американской внешней политики. И именно ястребиная память Белого дома о том, что им не удалось сместить Саддама с поста президента в 1991 году, побудила их навязчиво демонизировать его. Последующее вторжение 2003 года вызвало в памяти воспоминания о Первой войне в Персидском заливе, которые держались в сознании средствами массовой информации, опиравшимися на телеархив двадцатого века, состоящий в основном из стоковых изображений иракского лидера (Hoskins 2004).