– Это – преступление? – низким голосом подозрительно пробурчал он.
Очевидно, он не мог забыть ограбление банка, совершенное Долли Теттером. Когда оно произошло, у меня хватило здравого смысла убедить их в том, что я раскапывал всю эту историю неделями, а не наткнулся на нее случайно.
Но о преступлениях в городском Центре я знал не больше своей малолетней сестры. Кроме того, от одного вида бедолаги, надежно упрятанного за решетку, со стальными браслетами на руках и двумя полицейскими по бокам меня пробирает по коже мороз.
Мне хотелось, чтобы у Блакстона и мысли не возникло, будто я что-то разнюхиваю о делах мафии в городском Центре.
– Нет, сэр.
– Ну хорошо, Марс, а что это? Балаболка, мне не нужны детали. Мне было бы достаточно общей идеи того, чем ты предположительно занимаешься, чтобы отработать зарплату.
Я прочистил горло.
– Ну, это больше похоже на заговор, сэр, – сымпровизировал я и задумался. А потом добавил: – Да, сэр.
– Заговор! В городском Центре!? Послушай, Марс, в этом городе последний коммунист умер от старости три года назад.
– Ну, это так, мистер Блакстон, но они не совсем коммунисты, сэр. – Я поколебался. – По крайней мере я так не думаю.
Выражение его лица стало менее воинственным и более осмысленным.
– Угу. Правые радикалы, а?
Ох-ох. В эти дела я тоже впутываться не хотел. Владельцы «Джорнал» не то чтобы совсем либералы.
– Ну, не совсем так, сэр. Похоже, что это… э-э… новая группа.
– Ни левые, ни правые?
– Да нет, сэр. – Я прочистил горло. – Можно сказать, радикальный центр.
Он долго смотрел на меня так, как если бы опустил в телефон-автомат последнюю монету и не туда попал.
– Майерс, – наконец произнес он, – сугубо ради формальности. Хоть что-нибудь, что дало бы мне хотя бы смутное представление, черт побери, чем ты там занят. Приведи хоть один пример, что тебя подтолкнуло на это дело. Хоть что-нибудь, ты слышишь?
Мое воображение оседлало коня и припустило во весь опор. Теперь – пап или пропал. Старая Головешка явно не собирается удовлетвориться моим пышнословием.
Поддавшись импульсу, я вытащил пачку сигарет.
– Вы такое видали? – потребовал я.
– «Курево», – пробурчал он, глядя на нее. – Новый сорт? Ну и что?
Я многозначительно постучал указательным пальцем по упаковке.
– Как они смели себе позволить использовать городской Центр для гнусной атаки на американский образ жизни? Годами считалось, что сигареты – неотъемлемая часть нашего бытия, и, каких бы болячек у нас ни находила медицина, мы ее игнорировали.
– У нас здесь начинается множество пробных кампаний, Счастливчик, – сказал он, безучастно глядя на сигареты. Центр страны. Средний большой город. Что-то в этом духе.
– Ага, – фыркнул я, – а такие нововведения, как «Новое кукурузное виски». Где это слыхано, чтобы виски было новым? Традиционно и бурбон и хлебная водка неизменно назывались «Старый кто-то там»: «Старый лесник», «Старый дед», «Старый ворон» и так далее. Говорю вам, все это – чьи-то коварные происки.
– Подрывают устои под имиджем страны? – невесело спросил он. – Э-э, радикальный центр.
– Мне не хочется говорить о чем-либо еще, сэр, – ответил я. – У меня полно зацепок, но нужен срок.
Некоторое время он обдумывал услышанное:
– Хорошо, Счастливчик, – сказал он наконец с несчастным видом. – Предположим, ты – наш разъездной репортер. Разъезжай дальше.
– Есть, сэр! – полушутливо отсалютовал я и повернулся через плечо. Затем сгорбился и пошел на выход, пытаясь изобразить на лице тяжкий мыслительный процесс.
По существу мне это удалось, ибо я решал проблему, как сохранить за собой лучшую в городе работу. Несколько лет назад я вообще отбросил надежду устроиться на работу лучше, чем раскладывать банки на полке супермаркета. Эта – буквально свалилась мне в руки. Удержаться на ней больше года было просто чудом. А в чудеса я не верил, хотя дважды они происходили со мной.
Ну да ладно. Итак, начинать пить было еще рано. Тем не менее я отправился в «Дыру» и, взобравшись на высокий табурет, заказал Сэму «большую» темного пива.
Должно быть, это была первая кружка, которую он наливал в этот день. Пена была слишком высокой. Он взял лопаточку и сбил часть шапки, а затем отодвинул кружку, чтобы пиво отстоялось.
– Знаешь ли ты, сколько стоило пиво во времена, когда я только начинал пить? – уныло спросил я.
– Ага, – ответил он, – пятнадцать центов.
– А теперь целых сорок.
– Ага, – сказал он, вновь подымая кружку.
– А все инфляция, – сказал я обвиняющим тоном. – Правительство должно заморозить цены на товары первой необходимости.
Сэм наполнил кружку до краев и поставил ее передо мной.
– Сколько вы тогда получали? – спросил он.
Я задумался.
– Где-то восемьдесят долларов.
– Вам повезло. А сколько вы делаете сейчас?
– Почти три сотни. – Я взял пиво. – И мне необходим каждый цент. Я единственный человек в мире, который, всего лишь крутанув дверь заведения, ухитряется стать на десять долларов беднее.
– Все уравнивается, мистер Майерс. Знаете, сколько я должен сегодня платить хорошему бармену? Две сотни, и даже тогда он считает, что его ущемляют в правах.
– Ущемляют в правах?
– Ага. У него нет права пользоваться кассовым аппаратом.
– Не говори мне о твоих трудностях. У меня хватает своих.
– Мистер Майерс, вы не знаете, что такое трудности, сказал Сэм, облокотившись передо мной на стойку. – За просто так вас бы не прозвали Счастливчиком.
– Неужели бы не прозвали, а?
– Нет, сэр. Я так считаю, я должен радоваться, что вы не играете с моими однорукими бандитами. В действительности доходами от них я оплачиваю аренду.
Моя кружка опустела наполовину.
– Должен тебе кое-что поведать, – сказал я. – Знаешь, Сэм, почему я не играю на твоих автоматах?
– Нет. Почему?