– Ладно, – снова заспешил я, – возьмем другой пример из той же области. Романы про Джеймса Бонда, написанные этим англичанином…
– Яном Флемингом, – подсказал Уилкинз. – Было время, и я читал его триллеры.
– Конечно. Почти все читали. Это была сатира. Сатира, далеко выходящая за рамки смешного. Пародия на таких наших старых сыщиков, как Сэм Спейд, Майк Хаммер, Перри Мейсон и Ниро Вулф[5]. Большая мистификация, которой зачитывались буквально все. Они устали – или их заставили устать – от старых асов криминалистики.
Мистер Уилкинз погрустнел.
– Счастливчик, – сказал он. – Я никак не пойму, какое отношение все это имеет к тому, что рассказал мне Черныш касательно твоего очерка о заговоре. Твоего – как ты там его называешь? – радикального центра.
– Да, так, сэр. Этот термин я взял из головы. Я не знаю, как они себя называют сами. Я даже не знаю, что у них на уме.
– У кого?
– У того, кто это делает.
– О небеса! Что делает?
– Подкапывается под «американскую мечту», разрушает имидж Америки, заставляет наши лучшие идеалы выглядеть глупо. – От негодования я хмыкнул. – Что случилось с Декларацией независимости? Кто отважится в наши дни встать и произнести что-либо подобное? Да его просто стащат с трибуны!
Мне казалось, что я сработал очень хорошо. Я уже и сам начинал верить в то, что говорил.
Уэнтуорт Уилкинз как бы в отчаянии покачал головой.
– Видишь ли, мой мальчик, пора опуститься на землю. Как ты конкретно собираешься вести это свое расследование?
На мгновение мне показалось, что я попался. Я придал своему лицу выражение, как если бы пытался сообразить, как получше представить якобы заранее составленный план. На самом деле я лихорадочно пытался уцепиться хоть за что-нибудь – в данном случае отлично сгодилась бы и соломинка.
– Сэр, – с серьезным видом сказал я, – возможно, мистер Блакстон попал в точку, когда упомянул о том, что в городском Центре предварительно обкатывается множество рекламных кампаний. Средний американский город, центр страны, ни восток, ни запад. Интуиция мне подсказывает, что эта компашка из радикального центра использует наш город для проверки.
– Проверки на что? – хмыкнул по-прежнему грустный Уилкинз.
Я посмотрел на него.
– Чего они пытаются достичь? – добавил он.
– Это заговор, – слабым голосом ответил я.
– Заговор против чего? Каковы их цели?
Вот тут-то я и попался. Голова отказалась работать. На ум ни черта не шло.
В конце концов Уилкинз снова покачал головой.
– Счастливчик, мальчик мой, билет ты вытащил несчастливый. Нельзя полагаться на то, что твои интуиция и нюх на новости всегда будут безошибочны. Не беспокойся, средняя зарплата сохраняется за тобой, а то, как ты отыскал жертву киднэпинга – похищенного ребенка Шульцев и потрясающие фотографии ограбления банка бандой Долли Теттера, навсегда останется в анналах журналистики.
Я постарался, впрочем не особо напрягаясь, выразить беспокойство.
– Вы думаете, мне стоит бросить это дело, сэр?
– Боюсь, что так, Счастливчик. Боюсь, что я на этом даже настаиваю.
– Хорошо, сэр. Хозяин – барин.
Он лучезарно улыбнулся.
– Не надо ставить так вопрос, Счастливчик. Здесь, в «Джорнал», мы все – одна команда. Работаем в одной упряжке. – Уилкинз снисходительно подмигнул. – Вот только, куда она будет тянуть, решает тот, кто сидит в моем кресле.
– Да, сэр. – Я поднялся, поняв, что свободен.
И тут он меня убил одной фразой:
– Да, и напомни Чернышу, что сейчас ты свободен. Ну, на случай каких-нибудь поручений!
Я вздрогнул. Никогда не знаешь, каким пыльным мешком и из-за какого угла получить до голове. Другими словами, отныне я не был разъездным репортером и не мог разыскивать материалы для своих статей самостоятельно. С этого момента я должен был выполнять поручения Блакстона. И я был далек от иллюзий. Не пройдет и недели, как старый профи обнаружит, что я не способен отличить сенсацию от некролога. Он уже и так в этом сомневался.
У Старой Головешки присутствовало чувство юмора, или, по крайней мере, он так думал. Для первого раза он послал меня на банкет Армии Спасения – региональную встречу офицеров рангом от капитана и выше.
У меня тоже было чувство юмора, или, по крайней мере, я так думал. Перед началом банкета я подошел к докладчику и получил текст его речи. После чего сообщил ему, что у меня очень важная встреча, и, вильнув хвостом, исчез в направлении «Дыры».
Беда заключалась в том, что за очередной кружкой «темного» почему-то следовала другая, и в редакции я появился как раз перед тем, как пришла ночная смена.
Блакстон встретил меня сладенькой улыбкой.
– Счастливчик Майерс, гениальный лауреат Пулитцеровской премии, – пробурчал он. – Полагаю, от статьи о священниках, которую собирается написать сачок, раскалятся провода всех телеграфных агентств – от Рейтера до ТАСС.
Остальную часть беседы вспоминать мне бы не хотелось.
После ее окончания я вернулся к темному пиву Сэма.
К счастью, на следующее утро я был свободен. Немедленно бежать в редакцию нужды не было, и я отправился домой к Морту Циммерману, чтобы вытащить его из постели.
Он уставился на меня из дверей. Единственной его одеждой были пижамные штаны. Хилость шеи подчеркивала копна черных волос, которая с равным успехом могла бы служить тюфяком или блошиным зоопарком.
– Что тебе нужно в этот час ночи?
– Сейчас десять часов утра, – ответил я, пролезая мимо него в неопрятную гостиную.
– Черт побери, я пишу с полуночи и до рассвета!
– Знаю, – сказал я. Бросив несколько номеров «Циника» и «Мизантропа» на журнальный столик и сдвинув в сторону пачку «Иконокласта», я освободил себе место на диване.
– Мне нужно с кем-нибудь поговорить, – заявил я усаживаясь.
– Почему со мной?! – взревел он. – Кофе будешь?