Здесь начался очень важный процесс: вместе с пространством стала клонироваться и виртуализироваться природа. Поскольку природа и пространство для человека модерна являются декорацией и воспринимаются как декорация, отсюда возникает дуализм Декарта: sujet et l’étendue, то есть рационально мыслящий субъект и протяженность, которая перед ним, а всего остального нет. Это яркий пример ортогонализации отношения человека модерна к пространству. Раньше, в премодерне, не было ни такого субъекта, ни такой étendue (протяженности), но было много чего другого и очень интересного. Теперь осталось только двое – рассудочный субъект и протяженность перед ним. Всё. Нет ни нимф, ни фавнов, ни духов, ни покойников, ни пьяных миров ускользающего смысла, за которым гоняешься как сатир за наядами, ничего. Только субъект и étendue. Удивительно скучная картина.
В такой ситуации природа и пространство являются декорацией, вначале они воспринимается как декорация, потом они отождествляется с декорацией, а далее возникает интересный момент: когда декорация и пространство, то есть схема и реальность, которую эта схема призвана описывать, становятся рядоположенными, то есть приблизительно сопоставимыми и взаимозаменяемыми, возникает идея смоделировать пространство. Тогда мы переходим к новому пространству или постпространству, т.е. к постмодерну.
Вначале живое пространство было высушено до уровня декорации, из живого листа был создан гербарий. А далее была проведена черно-магическая операция по оживлению декорации. Если вначале живое животное было приравнено Ламетри, Декартом и Гольбахом к аппарату, то есть живое было воспринято как аппарат, машина, то дальше уже аппарат и машину начали воспринимать как нечто живое. Ведь поскольку животное приравнивается к роботу, то и робот может приравниваться к живому существу, и отсюда пролиферация фантастических сюжетов об оживших машинах. Тематика оживших машин, драма технологических Пигмалионов постмодерна — типичная черта постпространства.
В географических картах модерн распознавал некую причинную структуру пространства, которая является его строгим эквивалентом, за исключением тех погрешностей, неточностей, случайных опечаток, шумов, фонов, приступов болезни, которые могут повлиять на картографа. Он, дескать, рисовал-рисовал, а потом что-то сбило ему руку. Исправление этих погрешностей создавало, с точки зрения картографии модерна, специфическую, но точную копию пространства. И вот на основании этой точной копии, выяснения механической системы пространства в дальнейшем возникла идея: если мы можем оперировать с точной копией, с виртуальным пространством точно так же, как с реальным, то не можем ли мы сделать следующий шаг — предопределять и изменять реальное пространство, отталкиваясь от виртуального пространства. Архитектура современных городов в чем-то и есть это порождение пространства на основе плана. И не случайно первые догадки о постмодерне возникли у архитектурных критиков.
Экран, которого нет
Постпространство — это пространство, которого нет в актуальности с точки зрения модерна (пока мы не говорим о том, есть ли оно с точки зрения премодерна...) Но раз то пространство, которое есть в модерне — это лишь одна из концептуальных версий и, более того, результат некой парадигмальной операции над предшествующей концептуальной конструкцией (пространством премодерна), то почему бы нам не допустить, что постпространство постмодерна в какой-то момент станет единственным и общепринятым. Тогда пространство модерна, которое мы считаем «реальным», будет полностью приравнено к виртуальному, то есть будет моделироваться с помощью искусственных технологий. И не только в компьютерных играх, как это имеет место уже сейчас.
Компьютерные игры — это еще очень грубые макеты... Совсем недавно появились новые прогрессивные технологии, где маленький световой эмитент, размером с булавочную головку, испускает лучи, воздействуя непосредственно на хрусталик глаза, и у человека перед глазами возникает компьютерный экран, которого на самом деле нет. Даже не стоит говорить о том, можно или нельзя сделать это технологически; технологически в постмодерне можно сделать абсолютно всё, вместе с тем можно ничего и не делать, так как любое действие или его отсутствие не имеет ни причин, ни следствий.
Постпространство игнорирует оба прежних пространства — и сакральное веселое, исступленное пространство премодерна, и мертвое, четкое, без белых пятен, киплинговское скептическое пространство модерна. И то, и другое прекращают свое существование. Постпространство – это ни то, ни другое, нечто третье.