— Мумиё, что ли?
— Ну да… Тоже денег стоит. Другим до нее не добраться, а я умею. Раньше я еще по золоту и серебру старался, но теперь бросил.
— Чего так?
— Грязное дело. И не то беда, что много труда, а то горе, что бед море. Прослывешь удачливым старателем, так тебя и соследить пытаются, и ночью в проулке прирезать. Раз я самородок сыскал с баранью голову величиной, так такое поднялось! Думал богатства огребу на сто лет, а сам еле ноги унес. Это не здесь было, а в других краях. В этих горах я и знать не хочу, что в земле лежит. Мне спокойнее, и земле чище.
— Привираешь ты малость, — заметил Дардейл. — Самородок с баранью голову, знаешь, сколько весит? Одному человеку такой не снести.
— Может, и привираю, — согласился Радим. — Старателю положено.
— Заковыристый ты человек… — усмехнулся Дардейл. — Тебя хоть самого на артефакты переделывай.
— Не дамся, — серьезно ответил Радим и, не дожидаясь отклика, размеренной поступью пошел вниз.
Последнее гадание, которое устроили странствующие маги, показало, что Радим все-таки вывел их к тому месту, куда они так стремились. Магические потоки скручивались здесь в немыслимые смерчи, так что не только волшебник, но и всякий не вполне загрубелый человек мог почувствовать их бурление. Обычная добыча колдунов, всевозможная колдовская шушера бежала из этих мест или, напротив, самоубийственно сползалась отовсюду, чтобы сгореть в той вспышке, которая могла произойти всякую минуту.
Радим подобрался и шел теперь целеустремленно, не отвлекаясь по сторонам и почти не обращая внимания на спутников. Видимо, и он был подхвачен ураганом, обещавшим сжечь всякого, кто окажется поблизости.
Маги переглядывались многозначительно, но ничего не произносили.
В последний день, не сговариваясь, остановились на луговом распадке у самого подножия пологого склона. Само собой было решено, что именно сюда и стремились все трое. Скинули невесомую поклажу, но не стали ни разводить костра, ни готовиться к ночлегу. Вместо этого Дардейл, поймав согласный кивок Влоха, подошел к Радиму и, глядя ему в глаза, произнес:
— Спасибо тебе. Довел. Вот только оставаться тебе здесь не надо.
— Ты, может быть, сам не понимаешь, что тебя сюда тащило, а мы видим. Тут с часу на час начнется что-то небывалое, и я тебе прямо говорю: ты не выживешь. Уходи, и как можно быстрее. Успеешь спрятаться за Увалами — останешься жив. Не успеешь… что ж, я тебя предупредил.
Влох молча стоял за спиной товарища, и весь его вид выражал согласие со сказанным.
— Чего это я должен уходить? — недоуменно спросил Радим. — Я в этом распадке тыщу раз бывал и никогда никакого зла не видел.
— Теперь увидишь, — хмуро произнес Влох. — Мы не знаем, что здесь случится, но это будет страшно. Уходи быстро.
— Вы-то уходить не собираетесь! А я чем хуже? Или вы сюда помирать пришли?
— У нас есть защита, — терпеливо объяснил Дардейл. — Нам ничего не будет. А на тебя защиты не хватит, даже если бы мы захотели поделиться.
— Что же, я сюда зря шел, что ли? У меня тут тоже дела. Это вы пришли на мои места, а не я к вам.
— Говорят тебе: сдохнешь ты тут! Может быть, уже завтра утром сдохнешь! И хоронить нечего будет. А так останешься жив, и мы потом тебя в городе отыщем и заплатим, как полагается.
— Нет, — Радим покачал головой. — Не пойду. И денег ваших мне не надо, я сюда сам по себе пришел.
— Ну, как знаешь. Мы тебя предупредили. Хочешь — оставайся. Только отойди малость, мы убежище будем строить, так нам не хотелось бы зашибить тебя прежде времени.
Радим согласно кивнул и, подхватив свою котомку, направился вверх по склону, в сторону противоположную от спасительных Увалов.
Влох крякнул недовольно и поднял руки, готовясь набросить на поляну первую сеть оборонительных заклятий.
— Ты же хотел ему магического пинка дать, чтобы он убежал, — напомнил Дардейл.
— Хотел, да расхотел, — не разжимая губ, произнес Влох. — Не нравится мне тут. Не то место, чтобы силу тратить впустую. Сегодня парня пожалеешь, а завтра сам ни с чем останешься. Не думал я, что в мире этакие страсти бывают…
Маги еще раз оглядели мирную поляну. Ничто вокруг не обещало близящейся бури и прочих страстей, разве что кузнечики, которым в это время года на песню исходить надо, замолкли, и кругом висела совершенно ноябрьская тишина.