Там обитали и по сей день живут, пошли им, господи, здоровья, многие поразительные герои моих радиопередач, и я нередко захожу туда, охваченная священным трепетом, вдыхая запахи детства, чтобы записать какой-нибудь душевный разговор под стаканчик-другой кагора или просто побродить по лестницам и коридорам, потоптаться под дверью бабушки Марфуши, которая собирала серебряные обертки от чая. Она шила юбки всему этажу и ввязывала туда крючком эти чайные фантики. Две наши юбки — моя и Люсина — потом еще долго хранились на антресолях.
Соседом справа нам приходился артист Владимир Сергеевич Володин, знакомый любому по кинофильмам «Кубанские казаки», «Волга-Волга», особенно — «Цирк». Это он катался на трехколесном велосипеде по манежу с двумя другими ветеранами цирка, неутомимо напевая:
В финале — он, усатый пожилой человек немыслимой доброты, поет первый куплет колыбельной, качая на руках негритенка, с нежностью глядя на него:
Зрители передают малыша из рук в руки, в том числе великий актер Михоэлс:
Этот парень, Джим Паттерсон, кажется, тоже был обитателем нашего дома. Он дружил с моим братом Юриком. А потом вырос и стал поэтом.
В подвале находился театр «Ромэн», там некоторое время «выправляла партийную линию» моя бабушка Фаина Федоровна Захарова. Ее деятельность закручивалась вокруг того, чтобы худо-бедно пополнять ряды коммунистической партии представителями малочисленных народов — в данном случае цыган. Не важно, чем ты занимался до встречи с Фаиной, гадал на кофейной гуще или крал коней, отныне ты артист советского цыганского театра, член партии, и не имеешь никакого морального права смываться с заезжим табором на месяц или навсегда, если у тебя вечером спектакль!
Фаина не мыслила жизни без нашего дома. И все-таки мечтала о расширении жилплощади. Но крупногабаритных квартир в доме Нирнзее не было. Видимо, в связи с этим к нам как-то заглянула прима «Ромэн» знойная красавица Ляля Черная. Они с мужем, актером МХАТа, Михаилом Яншиным, хотели перебраться поближе к своим театрам.
— У-у, — низким голосом грудным разочарованно произнесла цыганка Ляля, оглядев нашу крохотную кухню и туалет, похожий на бочку Диогена. — У вас тут Яншин не поместится в уборной!
А в этом доме — он один такой в Москве — крыша заменяла жильцам двор. Там был клуб, клумбы, качели, волейбольная площадка. Мы разъезжали по крыше на самокатах, роликах и велосипедах. А вечерами в клубный телескоп разглядывали звезды и планеты.
Там же, на десятом этаже, было издательство «Советский писатель». Издательские окна — огромные, от пола до потолка, смотрели на крышу.
Однажды летом мы играли в «12 палочек». Игра вроде пряток, но выручаться надо, стукнув ногой по доске. С доски падают двенадцать палочек. Пока ты их подбираешь, все снова прячутся.
В этот день мне страшно не везло. Я эти палочки собирала раз восемь. Вдруг из окна издательства шагнул на крышу человек. Он был в очках, костюм с жилетом. В кармане на груди платок… Как дирижер. И он сказал:
— Чур, на новенького!
— Вот вы и водите, — говорю, — раз «на новенького».
— Я и буду, — ответил этот человек.
Он собрал палочки, сложил на край доски… Но тут ему крикнули:
— Кассиль! Где вы?
— Зовут, — он сказал. И ушел. Обратно в окно.
Это был швамбранский адмирал, автор «необычайных приключений двух рыцарей, в поисках справедливости открывших на материке Большого Зуба великое государство Швамбранское»!
Тем летом я перешла в пятый класс и с жадностью «проглотила» «Кондуита и Швамбранию». Все там было любимое, вплоть до Длинношеего, Тараканьего Уса, Историка Э-мюэ, даже Цап-Царапыча!
— «У нас в Швамбрании здорово! — шпарила я наизусть. — Мостовые всюду, и мускулы у всех во какие! Ребята от родителей свободны. Потом сахару сколько хочешь. Похороны редко, а кино каждый день. Погода — солнце всегда и холодок. Все бедные — богатые. Все довольны. И вшей нет».
Я старалась представить, что творилось во времена детства Лели и Оси в Покровске! Жизнь на материке Большого Зуба бурлила чудовищными потрясениями — войнами, путешествиями, приключениями и чемпионатами. Чего стоит фраза «О закате в тот день адмирал ничего не пишет, очевидно, в Швамбрании по случаю переворота был сплошной непрерывный восход».