— Было ведь и такое, — рассказывал Юрий Иосич, — и я стоял на бугре, с которого был написан этюд. Тот дальний лес называется «Мишуковский», а речка внизу Сестра, и вон под теми ветлами лучше не ловить — коряги, ловить тут надо с лодки, да вот и лодка на рисунке, стоит над ямой, где берет язь…
Все перемешалось в моей жизни, переплелось, а узор выходит красивый.
Когда я уходила, Татьяна Алексеевна протянула мне «Сказки» Пушкина — тот самый шедевр, расписанный, словно чудесный терем, за который она и получила всепланетную Золотую медаль Андерсена.
— Это вам подарок, — сказала, выводя фирменные мавринские буковки — вокруг Ученого кота:
«Дорогой Марине Москвиной
на память.
3 мая 1976 г.
И память моя, память — где-то хрупкая, а где-то цепкая, как у Фаины, когда она вспоминала о Гражданской войне, — память пока не подводит меня.
Есть такой анекдот о Ходже Насреддине.
— У моей жены что-то с памятью, — жалуется доктору Насреддин.
— Она ничего не помнит?
— Нет, доктор, она помнит ВСЕ!!!
…И тех, кто подозвал меня, и тех, кто отфутболил, как Виктор Борисович Шкловский, — практически, с одинаковой любовью и благодарностью.
Ему было за девяносто, когда я позвонила и попросила его к телефону.
— А вы по какому вопросу? — спросила жена Шкловского, Серафима Густавовна.
— Я хочу взять у него интервью.
— Деточка, — ответила эта мудрая женщина, — Виктор Борисович работает. У него уже нет времени встретиться с вами.