Среди моих знакомых нет ни одного любителя гольфа. Но зато есть те, кто вообще отказывает гольфу как виду спорта в праве на существование. И таких людей немало. Взять, к примеру, иллюстратора Андзая Мидзумару. Когда мы с ним идем куда-нибудь выпить, вечер неизменно заканчивается тем, что мы сидим и говорим гадости про гольф и про все, что с ним связано. И одежда у игроков какая-то слишком прилизанная, и форма у мячика какая-то подозрительная — в общем, мы не находим ни одного достоинства, сплошные недостатки…
Мидзумару-сан в бытность свою студентом подрабатывал тем, что подносил клюшки и мячи при игре в гольф. За время своей работы он изрядно натерпелся от сварливых и брюзгливых игроков и в результате возненавидел гольф всем сердцем. Так сказать, болезненные воспоминания молодости. Я сам, когда был студентом, подрабатывал в банке. Каждый день с утра до вечера я печатал банкноты достоинством в десять тысяч иен, пока окончательно не возненавидел деньги… Шучу, конечно, и опять, конечно, несмешно.
Зато я люблю катание на беговых лыжах (по пересеченной местности). В районе Хоккайдо поля для гольфа зимой заносит снегом, и они выглядят совсем как трасса для лыжной гонки. Докуда хватает глаз, тянутся пологие склоны, тут и там виднеются рощицы и озерца, вокруг все тихо-тихо. Иногда пробежит хоккайдская лисица по прозвищу северная, остановится, посмотрит с любопытством и дальше побежит. Эх, благодать. Вот это, собственно, и есть моя единственная точка соприкосновения с гольфом — заснеженное поле на Хоккайдо.
Была бы дорога
Я уже писал, что в гольф принципиально не играю, но как-то само собой получилось, что в этом эссе снова буду развивать ту же тему. У моей нелюбви к гольфу не менее 87 причин, но я перечислю только самые главные.
1. В гольф нельзя играть одному. Присутствие других игроков и общение с ними — обязательны.
2. Во время игры приходится передвигаться на дальние расстояния.
3. Все эти многочисленные клюшки и мячики трудно покупать, еще труднее таскать их с собой.
4. То, как одеваются игроки в гольф, мне категорически не нравится. Их вид наводит на меня тоску. Вот. Это в общих чертах.
Теперь поговорим о противоположном полюсе, то есть о моем любимом виде спорта, а именно о беге. Бегать можно и одному. Бегать можно всегда и везде — была бы только дорога. Никакого снаряжения, кроме кроссовок, не требуется.
Я совершаю ежедневные пробежки уже двадцать лет кряду и очень этому рад. Во время своих путешествий я частенько думаю: «Как все-таки хорошо, что я ежедневно бегаю». Вот я приехал в чужую страну, в незнакомый город, а утром встал — и побежал. И так от этого хорошо становится…
Есть и другие плюсы. Скорость, с которой совершается утренняя пробежка (примерно 10 км/ч) идеально подходит для того, чтобы любоваться пейзажем и осматривать достопримечательности. Потому что, с одной стороны, успеваешь заметить то, чего не видно, когда едешь на машине, а с другой — все-таки нет того переизбытка информации, который захлестывает тебя во время пеших прогулок. Если что-то вдруг привлекло ваше внимание — всегда можно остановиться и посмотреть. Если вдруг за вами увязался кот — можно остановиться и поиграть с ним. Единственный отрицательный момент — то, что всегда есть вероятность сбиться с маршрута. И это действительно минус. Впрочем, если бегаешь по совершенно незнакомым местам, было бы странно не заблудиться.
Однажды, во время утренней пробежки в каком-то финском городе, именно это и произошло — я заблудился. Когда я выходил из гостиницы, светило солнце, но очень скоро небо затянуло облаками, подул довольно сильный ветер и резко похолодало. Вокруг — ни души. Я совершенно не представлял, где я нахожусь. И если бы не добрые северные олени (олень и олененок), которые, к счастью, попались мне навстречу, я вполне мог бы замерзнуть там насмерть… Снова шучу. Но насчет холода — это серьезно. Холод был нешуточный.
В другой раз я потерялся на улицах старого, похожего на лабиринт городка в Центральной Италии. Я забыл, где находится моя гостиница. К тому моменту я отбегал уже целый час. Как всегда после пробежки, настроение у меня было приподнятое. Я уже предвкушал возвращение в номер и прохладный душ, но… я даже не мог вспомнить названия гостиницы. Ужасно. Вариант спросить дорогу у прохожих отпадал. Отчаявшись, я побежал куда глаза глядят и бегал так довольно долго, пока наконец не произошло чудо — совершенно случайно пробегая мимо своей гостиницы, я ее узнал. А если бы чуда не произошло? Что бы со мной сейчас было?
А когда я бегал по улицам где-то в Греции, меня то и дело останавливали и предлагали мне передохнуть или даже выпить стаканчик узо [75]. Я, разумеется, вежливо отказывался (после узо-то уже никуда не побежишь).
И нет ничего прекрасней того пейзажа, который неспешно открывается тебе, пока ты, в гармонии с собой и миром, бежишь и бежишь вперед по дороге, отбивая ногами ритм. Бежишь и бежишь.
Прощание
В одном из произведений Раймонда Чандлера [76] цитируется известная французская поговорка: «Проститься — это немножко умереть». Мне ужасно хочется, хотя бы раз в жизни, в критический момент прощания произнести эту безусловно верную фразу. Но то ли я стесняюсь, то ли еще по какой причине, но в трезвом виде у меня не поворачивается язык такое сказать. А в нетрезвом я попросту не могу ее выговорить. В общем, ничего тут не поделаешь. Не судьба.
И хотя я не собираюсь оспаривать высказывание чандлеровского героя или, еще круче, народную французскую мудрость, но все-таки выскажу свое мнение: сказав друг другу напоследок те или иные слова прощания, люди еще не умирают. Момент «крошечной смерти» наступает тогда, когда мы, где-то глубоко внутри, начинаем осознавать, что прощание уже свершилось. И мы чувствуем, как произнесенное нами «прощай» и следующее за ним расставание вдруг наваливаются на нас невыносимой тяжестью. Однако, чтобы прочувствовать это в полной мере, необходимо время, временной промежуток, который позволит нам оглянуться вокруг, увидеть мир заново.
Жизнь не раз вынуждала меня прощаться с близкими и дорогими мне людьми. Но что-то не припоминаю ни одного случая, когда бы это получилось у меня красиво. Ну не умею я этого делать. Как правило, после того как все уже позади, я еще долго мучаюсь мыслью о том, что ведь должны же существовать какие-то более честные, искренние, правильные слова. Остается чувство горечи. Оно не настолько сильно, чтобы заставить меня изменить образ жизни, но его вполне хватает, чтобы в который раз заставить меня задуматься о том, какой же я, в сущности, никчемный человек. Мы, люди, редко умираем в одночасье, смерть в виде разных переживаний накапливается в нас постепенно.
Давайте я расскажу вам об одном красивом прощании.
В последнюю новогоднюю ночь двадцатого века закат на северном побережье острова Кауай [77] был великолепен. Прежде чем окончательно скрыться из виду, ярко-оранжевый сгусток огня задержался, завис на несколько мгновений над краем горы и окрасил гряды облаков и поверхность моря в такой же сочный оранжевый цвет. Наслаждаясь видом заходящего солнца, я без особой цели ехал на машине вдоль моря. По радио передавали известную композицию Брайана Уилсона [78]«Caroline, No» [79]. Я неожиданно растрогался настолько, что у меня даже дыхание перехватило. Я не то что подпеть, звука не мог из себя выдавить. До этого момента я как-то даже не вникал в то, что век двадцатый уходит. Уходит навсегда. Для меня это было не более чем календарной проблемой. Но, услышав эту песню, я вдруг осознал, что это слова прощания. Оставляя гигантский сгусток времени позади, я прощался с ним. Или он со мной. Это чувство росло во мне, от него никуда было не деться.
76
Раймонд Чандлер (1888–1959) — американский беллетрист. Ведущий представитель детективного жанра в 1930-1940-х годах. Имеется в виду роман «Долгое прощание».