Боль была нестерпимой. Но, к счастью, она длилась очень недолго: всего лишь долю секунды. Она исчезла – так же быстро, как и появилась. Но... Она не исчезла БЕССЛЕДНО. Что-то осталось. Что-то изменилось. Что-то... Он сам не мог понять что.
Николай снял с плеча полотенце. На светлой ткани остались две красные полосы. Кровь по-прежнему сочилась из ноздрей.
– А...а!.. А...а!.. – Ваня подошел к нему и взял за руку.
Ему было шестнадцать, но по росту он уже догнал отца. Правда, мальчик был таким белым и рыхлым... «Рыцарь Белой Луны», – называл его Сержик. И Ване очень нравилось быть Рыцарем. Пусть даже Белой Луны.
Любая палка в его руках превращалась в меч, и тогда стоять рядом с ним становилось опасно Ваня крушил все, что попадалось на пути. Но при этом он так улыбался, что никто и не думал возмущаться, попав под горячую руку Рыцаря Белой Луны. Даже Сержик, скалясь от боли, потирал ушибленное место и говорил:
– Вон, вон, смотри! – и показывал на густые заросли травы, вполне годившиеся на роль неприятельских солдат. – Снеси им головы, доблестный кавалер!
И Ваня вдохновенно принимался за траву, внося смятение и ужас во вражеские ряды.
Сейчас Ваня подошел и взял отца за руку. Он нагнулся, пытаясь заглянуть Николаю в глаза. Затем он сделал нечто странное: положил обе ладони ему на виски и прижал его голову к груди.
– А... е... вка... А... е... вка...– бормотал он. Николай почувствовал, что ему стало легче.
– Тарелка... Да-да... Сейчас будем завтракать. Боль в голове – точнее, ее след – переместилась куда-то к затылку и затаилась там тяжелым горячим слитком. Но... Все-таки что-то было не так. Что-то не так...
Десять часов сорок пять минут. Серпуховский штаб МЧС.
Вячеслав Ковалев, заступивший на пост дежурного вместо Фомина, нажал на кнопку перемотки. Он хотел прослушать запись еще раз.
Из динамиков послышался треск, и затем мужской голос, прерываемый помехами, сказал:
– На трассе Таруса – Калуга, примерно двенадцатый...
На трассе Таруса – Калуга, примерно двенадцатый... Что же там такое случилось?
Ковалев поднял глаза: прямо напротив него, за стеклянной перегородкой, стоял основной пульт – обгоревший и залитый пеной ящик. Пульт, за которым принял это сообщение Лешка Фомин. Свое последнее сообщение за дежурство. А может, просто – последнее сообщение.
Он обругал себя и постарался отогнать прочь эту мысль.
Сейчас лучше думать о другом. О том, что случилось на трассе Таруса – Калуга, примерно на двенадцатом километре. Скорее всего, слова неизвестного мужчины означали именно это – двенадцатый километр трассы Таруса – Калуга.
Ковалев еще раз взглянул на почерневший остов основного пульта и протянул руку к телефонному диску.
– Дракино? Кто говорит? Филонов? Серпуховский штаб МЧС беспокоит. Дежурный Ковалев. Послушай, сейчас в воздухе есть какой-нибудь борт?
Десять часов сорок пять минут. Аэродром «Дракино».
Филонов посмотрел на радар. Он сам не знал, зачем сделал это. Скорее всего, машинально. Ему совсем не требовалось смотреть на экран и листать полетный журнал, чтобы ответить, что в воздухе всего один борт – сорок один ноль восемь. Просто привычка. Нет, не привычка – твердый профессиональный навык.
– Штаб! Слушаете? В воздухе сейчас сорок один ноль восемь – вертолет «Ми-8» с парашютистами на борту.
– Отлично! Филонов, он может изменить полетное задание? Возникла срочная необходимость. Тут какое-то чепэ на трассе Таруса – Калуга, предположительно район двенадцатого километра. Мы не знаем, что случилось. Надо посмотреть.
Филонов прикинул: это километров пятнадцать от аэродрома. Дорога, петляя, успевает пробежать все сорок, но по прямой – не больше пятнадцати.
Он взял сигарету, лежавшую на краю пепельницы (вот это никакой не профессиональный навык, это противная и УБИЙСТВЕННАЯ привычка, от которой необходимо избавляться, впрочем, он говорит себе это уже двадцать четыре года), затянулся. Снова уставился на радар. Вообще-то попробовать можно. Надо только предупредить коллег из ПВО.
Сейчас, правда, не то, что раньше, пятнадцать или даже десять лет назад, когда посторонняя зеленая мушка на круглом экране вызывала у ПВО назойливое желание прихлопнуть ее своей мухобойкой.
Сейчас они немного обленились. Скорее не обленились, а забили на это дело. Что ж, их можно понять. Есть проблемы поважнее, чем чистое небо над Родиной. Личный состав, неуставные взаимоотношения, комитеты солдатских матерей, скудные пайки и мизерные жалованья...
Офицеры помладше думают, чем накормить солдат, а те, что в звании повыше, – как бы чего поизящнее прикарманить... Филонов не знал наверняка, но думал, что это так.
Он поправил наушники.
– Борт сорок один ноль восемь, я база, прием!
– Борт сорок один ноль восемь, слушаю вас!
– Саныч, ребята из МЧС просят посмотреть, что там творится на трассе Таруса – Калуга, примерно в районе двенадцатого километра... Ты видишь?
Вертолет уже успел набрать необходимую высоту: все окрестности лежали как на ладони.
– Вижу дым. База, как поняли? В указанном направлении вижу дым.
«Дым... Значит, неспроста они суетятся. Наверное, какие-то проблемы...»
– Саныч, даю добро на изменение полетного задания. Можешь посмотреть поближе, что там такое?
В наушниках повисло молчание. Потом раздалось:
– Какого черта, Андрей? У меня восемь человек на борту. Сейчас сброшу, потом посмотрю.
– У них что-то срочное.
– У них всегда что-то срочное. На то они и МЧС.
– Саныч, не ворчи. Посмотри и доложи. Ребята никуда не денутся. Это займет пять минут, не больше.
– Пять минут туда, пять минут обратно... Кто горючку будет списывать?
– Не твои проблемы. Спишем. Я сейчас занесу в полетный журнал вводную. Все будет в порядке.
– Ладно. – Пилот говорил с нескрываемым неодобрением. – Понял вас, база. Меняю полетное задание. Направляюсь в район двенадцатого километра трассы Таруса – Калуга. Прием!
– Обо всем увиденном докладывай немедленно. Я на связи со штабом МЧС.
– База, борт сорок один ноль восемь, понял вас. Есть докладывать немедленно.
Филонов вскрикнул. Короткий окурок обжег ему пальцы.
– Черт! – Он швырнул окурок в пепельницу.
Придвинул к себе журнал полетов, взглянул на часы, за писал.
«В 10:45 получена вводная из штаба МЧС города Серпухова: произвести визуальный контроль района двенадцатого километра трассы Таруса – Калуга. Задание поручено экипажу борта сорок один ноль восемь, командир корабля – пилот первого класса...».
Что такое? Он посмотрел на экран старенького радара. Зеленая точка вдруг раздвоилась. В следующее мгновение их стало уже три.
Филонов нагнулся к микрофону:
– Борт сорок один ноль восемь. Ответьте базе! – Но в наушниках не было слышно ничего, кроме треска.
– Я – база! Вызываю борт сорок один ноль восемь! Ответьте!
Треск стал таким громким, что заболели барабанные перепонки. Казалось, они сейчас лопнут.
Филонов сорвал наушники и бросил их на пульт. Включил режим громкой связи. Маленькая комнатка наполнилась треском, свистом и пощелкиванием. Что за чертовщина? Он убавил громкость и снова нагнулся к микрофону.
– Борт сорок один ноль восемь! Ответьте базе! – Он и не заметил, как перешел на крик. Точно так же он не заметил, как во рту оказалась очередная сигарета.
Внезапно экран вспыхнул ярким светом. Свечение все нарастало и нарастало с каждой секундой. Филонов, как зачарованный, смотрел на экран – до тех пор, пока он не взорвался россыпью острых стеклянных брызг.
– А-а-а! – Он почувствовал сильную боль. В глазах потемнело. Осколки впились в щеку.
Закрыв лицо руками, Филонов выскочил из комнаты управления полетами – маленького «аквариума», стоявшего на небольшом возвышении.
Он вывалился из дверного проема и уперся животом в перила, опоясывавшие по периметру башенку «аквариума». Несколько мгновений он стоял так, покачиваясь.