Они примиряют свои вкусы и амбиции, просеивая через себя Pixis и The Smiths, Dinosaur Jr и The Beatles, Talking Heads и Happy Mondays, Элвиса Костелла и Тима Бакли. Это звуки пятерых, нырнувших в глубокие воды и потерявшихся там; но, тем не менее, им все равно каким-то образом удалось перерисовать карту того места, где им предстояло вынырнуть. Альбом не зря назвали The Bends («Повороты»).
Впрочем, еще до этого альбома была Creep. Можно любить эту песню или ненавидеть, но она стала важнейшей узловой точкой в развитии Radiohead – такой же, как для меня стала ночь перед рассветом, когда я впервые узнал, насколько же безобразным я могу быть под влиянием алкоголя. Все отлично знают, что сама группа многие годы была невысокого мнения об этой песне: даже первая невероятная шумовая вставка Гринвуда, как оказалось, была попыткой испортить песню, которая, по его мнению, звучала слишком обреченно. (Можно даже сказать, что он в чем-то прав.) Но, если смотреть в контексте того, что происходило тогда по обе стороны Атлантики, в Creep соединились ворчливая английская инди-чувствительность и иногда нигилистский и всегда принципиальный дух американского гитарного андеграунда. Что предсказуемо. Когда «Клевая Британия» достигла своего зенита, первой эту песню «поняла» Америка: в Великобритании сингл после релиза вышел лишь на 78-е место в чартах. Но после того, как он стал хитом в Штатах, группа согласилась переиздать сингл в Великобритании, и на этот раз он попал в топ-10. Вместо того, чтобы убить своего альбатроса[22], они его приручили.
Переслушивая Creep сейчас, я понимаю, почему они без особого энтузиазма отнеслись к британскому переизданию, а вскоре сочли песню настолько невыносимой, что в 2000-х практически не исполняли ее на концертах.
Привлекательность подобной лирической прозрачности довольно быстро сходит на нет, когда приходится стоять перед толпой и постоянно принижать собственную значимость. То, что когда-то казалось искренним и честным, становится из-за постоянного повторения практически смехотворным – и для певца, и для зрителей.
Неудивительно, что Йорк выглядел настолько искренне растерянным в 1997 году, когда пел эту песню на фестивале «Гластонбери»: «What the hell am I doing here? I don’t belong here…»
Вполне вероятно, что у неприязненного отношения группы к песне есть и еще одна причина. В процессе образования этим хорошо воспитанным ребятам, скорее всего, твердо вбили в голову уверенность, что выражать подобную жалость к себе, при этом сохраняя стоический тон, просто неприлично. Сидеть и ныть – это совершенно неаристократично, infra dignitatem[23], как можно выразиться, если вы получили образование в таком же заведении, как и они (и бог в помощь всем, кто пытался). Возможно, они считали так не сознательно, но, скорее всего, это тем или иным образом повлияло на отношение к песне, которая по сути сделала их. Впрочем, не важно, прав я в этом или нет: в любом случае Creep не обладает такой же сложностью, как музыка, которую они вскоре начали сочинять, и даже среди других песен, которые группа уже исполняла, она звучала как-то… банально. Кому-то отказ Radiohead от исполнения Creep может показаться жестом неуважения к фанатам, но давайте начистоту: представьте, как вы вечер за вечером, перед все более огромными аудиториями, притворяетесь дрожащим голосом, что вы до сих пор тот же сопляк, который когда-то сочинил эту песню одной тоскливой ночью. Вам тоже очень быстро станет себя жаль.
За год между двумя изданиями Creep Radiohead выпустила еще два сингла. Первый – Anyone Can Play Guitar, который вышел одновременно с весьма разношерстным дебютным альбомом Pablo Honey в феврале 1993 года. Он высмеивал идею поп-звездности с необычно желчной горечью, что, возможно, поспособствовало его коммерческому провалу. «Anyone can play guitar/And they won’t be a nothing anymore»[24], – рычал Йорк, а затем злобно добавлял: «Grow my hair, grow my hair/I am Jim Morrison…». Anyone Can Play Guitar, похоже, была реакцией на неожиданный успех Creep, а вышедшая через год Pop Is Dead – что характерно, ни в один альбом песня не попала – оказалась еще более враждебной и к прессе, и к широкой публике, и, скорее всего, даже к лейблу, подписавшему группу. «Oh no, pop is dead, long live pop/It died an ugly death by back-catalogue»[25], – пел Йорк, вторя словам Моррисси из Paint A Vulgar Picture: «Переиздавай в новой упаковке! Переоцени песни» – в странном клипе, в котором его несли в стеклянном гробу, сильно накрашенного, словно мертвого щеголя.
Более того, Йорк и на этом не закончил: «We raised the dead but they won’t stand up/And radio has salmonella/And now you know we’re gonna die»[26]. В концовке песни, перед жужжащим визгом гитар, он спел: «Pop is dead, long live pop/One final line of coke to jack him off/He left this message for us»[27]. Если смысл все равно казался неясным, Йорк окончательно все объяснил на концерте в «Астории» в 1994 году: «Посвящается прессе, какой она всегда была». Предпоследнюю строчку он изменил на «one final cap of speed to jack him off» («одна последняя таблетка спидов, чтобы подрочить ему напоследок»), а потом пробормотал: «Гребаная кучка лузеров». Pop Is Dead оказалась настолько презрительной песней, что даже самым большим фанатам Radiohead было трудно ее полюбить.
22
Фразеологизм, происходящий из «Сказания о старом мореходе» Кольриджа. «Убить альбатроса» – сделать что-то, что навлечет несчастье.
26
«Мы подняли мертвых, но они не стоят/А у радио сальмонеллез /И теперь ты знаешь, что мы умрем».
27
«Поп мертв, да здравствует поп/Одна последняя дорожка кокса, чтобы подрочить ему напоследок/Он оставил нам это послание».