В то же самое время я открыл существование так называемого «эхо», то есть повторение некоторых слов, что, кстати, бывает с пластинками.
Глава 15
Загадочные колебания громкости. — Урок английского языка на немецком. -
Обычно подобное не происходит.
Тем временем наступила весна. Старая часть Стокгольма постепенно оттаивала, вода весело капала с крыш, а голуби нежно ворковали на подоконниках.
10 марта 1960 года произошло странное явление, которое сразу напомнило мне о наблюдении, сделанном осенью 1957 года, когда во время моей репетиции для записи на радио громкость начала необъяснимым образом резко меняться.
В тот вечер я ждал гостей. Несколько ученых договорились со мной о встрече. Как всегда в таких ситуациях, я испытывал неприятное чувство неуверенности, потому что не знал, готовы ли мои невидимые друзья к сотрудничеству или нет.
В таких ситуациях я обычно говорил в микрофон приветствия, задавал вопросы или просил о чем-либо в надежде, что при воспроизведении на скорости 3–3/4 дюйма в секунду я услышу ответ Лены.
Итак, я сидел у себя в мастерской, надев наушники, и тихо говорил что — то в микрофон. Внезапно я заметил, что громкость начала уменьшаться до минимума. Это сразу напомнило мне о происшествии осенью 1957 года. В этот раз я попытался поставить громкость на максимум.
Тем временем в соседней спальне моя жена поставила пластинку с уроком английского языка. Внезапно я услышал через наушники голос диктора. Обеспокоенный тем, что с моим оборудованием снова начались неисправности, я выразил свою озабоченность вслух. Так как громкость стояла на максимуме, то сеанс мог продолжаться, однако одновременно я вынужден был записывать урок из соседней комнаты.
Результат этой записи, состоявшей из моих озабоченных вопросов и голоса англоговорящего диктора из соседней комнаты, стал для меня сюрпризом. Через несколько минут прослушивания я с изумлением обнаружил, что урок ведется на немецком языке!
Сначала я не поверил своим ушам. Раз за разом я прокручивал пленку назад и внимательно слушал. Сомнений не было! Человек говорил по-немецки, ясно и безукоризненно правильно, и даже изменил тембр голоса. К сожалению, я услышал только часть этих немецких слов, остальное потонуло в звуках моего собственного голоса.
В этой трансформированной речи прозвучало следующее: «Ты должен записывать, Фридрих, — начал голос по-немецки. — Готов Моэлнбо (название маленького городка, где у нас был дом на берегу озера). наши цели и ожидания. ты понимаешь?… пока не появится. Фридрих. наша цель. ты понимаешь?…Фридрих, ты узнаешь Моэлнбо?… наша цель. ты понимаешь?»
Одним словом, мои друзья намеревались установить «связь за городом», где что- то должно было произойти.
После того, как я ясно понял формулировку, и запись урока в соседней комнате закончилась, магнитофон снова стал нормально работать.
Моя радость и удовлетворение от полученного сообщения заставили меня забыть о странной языковой метаморфозе. Я больше не думал о том, как и почему это произошло.
Только через год я понял, что именно этой записи суждено сыграть очень важную роль, о которой я расскажу подробнее позже.
Глава 16
Загадка радио наконец разгадана. — И снова «Черчилль». — Три языка в одной
фразе.
Я уже не помню точно, как мне пришла в голову идея соединить магнитофон с радиоприемником. Как бы то ни было, однажды вечером я это сделал и сразу заметил, что с помощью наушников я могу ясно слышать радиопередачи.
Сначала меня просто захлестнул хаос звуков. В этой пестрой смеси я различал музыку, театральные постановки, пение, лекции, азбуку Морзе и даже сигналы русских станций глушения радиопередач.
То тут, то там я, как мне казалось, слышал шепот Лены, хотя я и не мог объяснить, каким образом ее голос пробивается сквозь радиопередачу. Мне было очень трудно разбирать слова в ее быстром шепоте. В конце я для пробы поставил соединенный с радио магнитофон на запись и дал ему поработать несколько минут. Когда я прослушивал пленку, то был очень удивлен, услышав голос Лены, ясно пробивающийся через хаос звуков.
Я слышал ее быстрый и взволнованный шепот: «Поддерживай, поддерживай… прямой контакт с Черчиллем!»
Снова было упомянуто имя Черчилль, которое я записывал уже много раз, не понимая до конца значения сказанного.