Когда безжизненное тело Гуго несли в машину, я испытал очень странное чувство.
Из-за шока, вызванного смертью, я почувствовал внутреннее раздвоение, словно я присутствовал в двух мирах, поэтому я не удивился, услышав довольный голос Гуго: «Все прошло хорошо». Я не помню, слышал ли я этот голос внутри себя, или он раздавался снаружи.
Был густой туман. Коттедж Гуго был ярко освещен, фары скорой помощи тоже были включены, длинные тени терялись где-то в глубине леса. Тут голос Гуго появился вновь: «Поздно, слишком поздно!» — весело сказал он, и я услышал, как он пытается подавить смех.
Когда я, уставший и ошеломленный, отправился спать в 5 часов утра, то перед тем как уснуть, услышал голос Гуго в третий раз: «Какое чудесное чувство освобождения», — произнес он с облегчением. Я редко слышал, чтобы Гуго говорил с такой убежденностью.
В течение трех последующих дней я испытал трансформирующую силу смерти совершенно по-новому. Читатель, вероятно, спросит, почему уход друга причинил мне такую боль, если я знаю, что он жив и освободился от всех физических страданий.
Во-первых, я понимаю, что в большинстве случаев смерть воспринимается как ужасная жестокость. Только в случае с очень старыми и больными можно говорить об избавлении, но и тогда у семьи и друзей остается гнетущее чувство пустоты.
Сцена смерти оживала в моей памяти со всей ужасной ясностью. Я видел беспомощную фигуру Гуго, сгорбившуюся и съежившуюся на кровати. Я слышал его ужасные стоны, чувствовал его бешеный пульс. Чувство беспомощности и глубокой печали сжимало мне горло. Мысль о том, что я мог бы ему помочь, беспрестанно преследовала меня.
Когда Бригитта и Гуннар поехали после обеда в Стокгольм, я решил наведаться в коттедж Гуго. Был ясный летний вечер, солнце тепло и ласково светило в окно. Хотя Бригитта с любовью убрала комнату, меня удивило ощущение гнетущей заброшенности.
Все было на своем месте. На столе лежали очки Гуго, несколько увеличительных линз и электробритва. Я вошел в спальню. Кровать была застелена голубым покрывалом. Все было так мучительно близко. Казалось, время остановилось здесь.
Это была какая-то ужасная игра. Куда бы я ни посмотрел, меня переполняли воспоминания. Это было не только прошлое. Я вдруг понял, что будущее тоже включилось в игру. Вещи не только задавали мне вопрос: «Ты помнишь?». Они говорили и о том, чего больше не произойдет. Садовые ножницы, рабочие ботинки, банный халат, все эти личные вещи одновременно взывали ко мне: «Никогда, никогда больше!».
И все же, разве будущее и настоящее не являются лишь плодом моего воображения?
Когда я осознал это, моя печаль начала слабеть. Это отрезвляющее открытие не только изменило мое настроение, но и вернуло мне внутреннее спокойствие. Стоп!
- сказал я себе. Здесь происходит нечто особенное, и я должен проникнуть вглубь этого.
Я сел на стул Гуго, и попытался собраться с мыслями. Я попытался понять, почему мы страдаем, и как возникает страдание. Разве мы не крутимся в жерновах времени, разрываясь между прошлым и будущим, между двумя взаимодействующими противоположностями? Наши страдания создаются «тем, что было» и «что никогда больше не произойдет». Но этот вывод существует до тех пор, пока мы не увидим его ошибочную основу.
Суждения о «том, что было» и о том, «что никогда больше не произойдет» верны лишь отчасти, только в том, что касается нашего физического тела. Но каждый человек состоит не только из тела, но и в то же время представляет собой духовную сущность.
Я покидал домик Гуго со смешанным чувством печали и уверенности, потому что боль утраты все еще жила во мне. И в то же время я был исполнен слабым предчувствием того, что успешно пережил самую главную операцию на своей душе.
Было около восьми часов вечера, когда я снова сел за свое оборудование, которое, кстати, было последним подарком Гуго, потому что мой старый магнитофон пришел в негодность.
Лена ответила сразу, как только я включил радио. Я настроил приемник и поставил пленку. Сообщение, которое я получил, было коротким, но убедительным. Оно не только содержало приветствие от Гуго, но и давало краткое пояснение моему «посещению астральной приемной станции», которое произошло за неделю до его смерти. Знакомый мужской голос, который я слышал раньше, заговорил с типично эстонским акцентом.
Человек говорил на четырех языках: английском, шведском, русском и немецком.
То, что он сказал, можно было бы перевести как «Прямо перед базовым огнем», «Гуго возвращается сонный», «Это самодисциплина».
Последовала пауза, после чего я услышал радостный и возбужденный возглас Гуго: «Фредди!» Окончание передачи было непонятно.