Это было такое чудо, слышать теплый голос Ригмор. Она говорила точно, как в жизни, со своей характерной местной интонацией.
Сразу после этого заговорил женский голос по-немецки и по-шведски, но я смог понять только часть ее слов. Женщина выразительно произнесла: «Ригмор, ты должна идти к Фреду. Пелле говорит и по-немецки тоже».
И снова мужской голос быстро позвал меня на трех языках: «Фредерико, я буду говорить быстро. Эйвор (мать Ригмор). мертвые…».
Быстрым шепотом Лена вставила: «Установи связь с матерью, — и добавила отчетливо, — любят, обретают покой.»
На переднем плане голос Ригмор медленно, делая паузы, проговорил: «Фред. я… Мунте., - и добавил взволнованно, — я сожалею.». Послышался странный органный аккорд, а затем голос нашего друга Арне Фалька заговорил нараспев по-шведски с норвежским акцентом: «Где можно получить счет?».
Прозвучал новый аккорд, и тот же мужской голос, что и до этого, выразительно произнес по-шведски: «Ригмор, думай о карме!».
На переднем плане Ригмор задумчиво пропела по-шведски: «Это карма, — и быстро добавила, — жаждущий.». Остальное утонуло в шуме помех.
Затем снова оживленный мужской голос, ритмично чередуя немецкий и шведский языки, передал сообщение: «Федерико, важная информация, Мелар в контакте с Моэлнбо, поддерживай связь, Ригмор сообщает Микаэлу, мы придем по радио, мы соединяем аппарат мертвых. мы соединяем. У Лены связь и интервал. Мы передаем по радио. проверь радио., - а в конце с особой выразительностью подчеркнул, — Ригмор хочет контакт.»
Таков был результат первого прослушивания пленки.
Даже несмотря на то, что часть сообщения была засорена помехами и была плохо слышна без фильтра и усилителя, она была необыкновенно важна.
Я позвонил Берндту и сообщил ему о своих контактах. Берндт пообещал приехать в Нисунд в воскресенье 26 июня. В течение нескольких следующих недель я продолжал получать ежедневные подробные сообщения по радио. За исключением нескольких личных посланий, большинство их имело отношение к Ригмор и ее ближайшим родственникам. С разрешения Берндта я расскажу только самое главное об этих личных контактах, то, что может быть полезно для всех нас. Я также хочу подчеркнуть, что Берндт Андерсон, которому судьба уготовила такие жестокие испытания, и глубину страданий которого мы вряд ли сможем понять, разрешил опубликовать пережитое им, руководствуясь исключительно заботой обо всех нас.
Берндт приехал утром в воскресенье 26 июня. Я намеренно не сообщил ему подробности своих записей. Я хотел убедиться, в какой мере Берндт сможет узнать голоса и понять текст. К сожалению, ему в тот же день нужно было возвращаться в Кепинг, поэтому мы решили не делать новых записей, а вместо этого тщательно проверить те, которые были сделаны 21 июня.
Было чудесное солнечное утро, и мы пили кофе в гостиной, разговаривая о мелочах. У меня было ясное ощущение, что Берндт хочет сообщить мне что — то важное, но колеблется, ожидая подходящего момента, возможно, вопроса с моей стороны. Не знаю, была ли это телепатия, интуиция или случайность, но я, повернувшись к Берндту, задал ему прямой вопрос, не была ли неизвестность о судьбе Ригмор страшнее действительности.
Берндт спокойно взглянул на меня. Казалось, он ждал этого вопроса. «Я хочу рассказать вам кое-что, — начал он серьезно, — о чем я еще ни с кем не говорил. Когда Ригмор убили 1 июня, я знал, что она умерла». Он рассказал следующее. «Так как весной я по работе должен был находиться вблизи Стокгольма, то я жил там и приезжал к дочерям в Кепинг только по выходным. 1 июня около 9 вечера я лежал на кровати. Я устал и хотел немного отдохнуть. Не помню, о чем я думал, во всяком случае, я не спал. И вдруг я испытал внезапный шок, смертельную агонию, леденящий ужас смерти, и я с ужасающей ясностью понял: Ригмор умирает. Мне не хватает слов, чтобы выразить это, но уверенность в ее смерти была настолько реальна, что я не мог пошевельнуться, я был как парализованный, и вдруг на меня нахлынуло новое чувство, ощущение спокойствия и утешения: Ригмор со своей матерью! У нее все хорошо…Весь страх и боль позади.».
Наступила долгая пауза. Я воспользовался случаем, чтобы спросить: «Вы сразу позвонили в Кепинг?».
«Нет, я не хотел гасить последнюю искру надежды. Это был своего рода самообман, малодушие». Берндт помолчал некоторое время.
«А что произошло потом?» — нарушил молчание я.
«Марианна, моя старшая дочь, позвонила мне через несколько дней. Ригмор жила отдельно, в нашей квартире в Кепинге. Марианне позвонили с работы Ригмор. Мне все стало ясно. Мы известили полицию. Все остальное вы уже знаете».