Через минуту Фриц заметил, что хозяин хутора внимательно разглядывает его. Видимо, он мысленно раздумывал над тем, откуда мог появиться этот хорошо одетый господин, но никак не мог отгадать.
— Прежде чем русские придут сюда, я всему положу конец, и только. — Хозяин опустил свои сильные руки на колени, а затем перевернул их ладонями кверху. — Вот, посмотрите на мои руки. Я всю свою жизнь работал…
— И заставлял других работать на себя, — добавил Фриц. — И не без пользы для себя, следует сказать. К тому же на вас работали не только бедняки, но, например, и военнопленные. Всем, конечно, известно, что до смерти вы ни одного из них не замучили. И тем не менее вы все же не считали их людьми, верно? Ваше хозяйство, так сказать, выросло, разрослось…
— Откуда вы пришли? Кто вас послал? — спросил хозяин хутора, стискивая голову руками.
— Мои друзья, — сказал Фриц, чувствуя, что ему скоро удастся повлиять на хозяина хутора, — беседовали в соседнем селе с немецкими крестьянами, которым было прямо-таки стыдно за дела и поступки других немцев, иначе говоря — за фашистов. Можно сказать, что у этих крестьян появились, так сказать, слабые проблески совести. С вами лично дело обстоит несколько иначе. Вы испытываете страх, потому что поступали нечестно. Но если вы боитесь, то почему боитесь только Советской Армии? Почему вы не боитесь гнева польского народа, который со временем потребует возмездия; почему не боитесь гнева тех немцев, которых преследовали при фашизме? А они, как вы можете судить по моему появлению, вернутся, поскольку многие из них живы.
— Заранее всего предусмотреть невозможно, — заметил крестьянин. — Вот вы тут упоминали о военнопленных, говорили о несправедливости. Без рабочих рук мне никак не обойтись. Хозяйство всегда рабочих рук требует. Иначе как я мог бы выполнять план по поставкам? А тут на каждом углу кричат, что, мол, русские не берут пленных, а сразу же в расход пускают тех, кто попал в их руки, а раз это так, значит, русским пленным у нас не так уж и плохо.
Хозяин хутора говорил спокойно, без тени упрека или жалобы, как говорит человек, только что понявший свое заблуждение.
«Нет, этот человек далеко не глупый, — подумал о нем Фриц. — Он предчувствует приближение дня расплаты, но не видит выхода из создавшегося положения. До сих пор у него дела шли гладко».
— К чему так долго говорить? — Хозяин опустил руки с коленей и выпрямился. — Того, что случилось, уже не изменишь. Я готов, вы меня понимаете?
— Все, что дышит, то живет. Одни только мертвые не могут встать из могилы, — заметил Фриц. — Я хочу спросить вас, кто пожалеет, если вы повеситесь в своем амбаре или пустите себе пулю в лоб? Никто, и меньше всего вы сами. На вашем месте я сделал бы что-нибудь более разумное.
Хозяин, казалось, уже не слушал Фрица, его лошадиная физиономия постепенно оживилась. Он подался корпусом к своему собеседнику и спросил:
— Этот Национальный комитет, о котором вы только что говорили, на самом деле существует? Один мой знакомый, приехавший недавно с фронта в отпуск, тоже говорил мне о нем. На их участке противник через мощные говорящие установки призывал немцев переходить на свою сторону. Он утверждает, что говорившие были немцами. До того часа, когда вы появились в моем доме, я этому не верил, считая, что этот Национальный комитет — выдумка русских.
— Если бы этого комитета не существовало, я не сидел бы перед вами. Мое присутствие — самое лучшее доказательство. Если же вы пожелаете, могу передать вам кое-какие печатные материалы этого комитета. Ну, для начала хотя бы вот эту короткую листовку, в которой написано: «Мы делаем все возможное для того, чтобы война поскорее кончилась. Только так можно спасти Германию от полного уничтожения. Не прежде мы должны уничтожить фашизм, вырвав его с корнем. Всем, кто желает помочь нам в этом, мы протягиваем руку».
Хозяин хутора долго размышлял, затем он встал, подошел к буфету и достал из него бутылку водки и стопки. Фриц выпить отказался, так как понимал, какое действие окажет алкоголь на его голодный желудок. Поэтому он охотнее принялся за печенье и яблоки.
Сам же хозяин хутора одну за другой опрокинул сразу две стопки, а затем проговорил:
— С такими вещами в два счета можно попасть в беду.
— Мы никого не просим и не принуждаем. Это ваше личное дело, — сказал Фриц, принимаясь за второе яблоко, которое оказалось на удивление сладким. — Потом, что именно вы понимаете под словом «беда»? Узнает ли кто-нибудь о нашей встрече, целиком зависит от вас. Ничего немыслимого или невозможного мы не требуем, никто вас не просит ехать в город и организовывать на рыночной площади митинг против Гитлера. Единственное, чего мы хотели бы, — это устроить к вам на постой несколько наших товарищей.