Посетив в один из дней обоих патриотов, Тадеуш высказал мнение, что одному Максу с таким объемом работ явно не справиться и ему необходимо содействие. И тут же дал ему в помощь Сроку, тем более что молодой человек вырос в городе и знал здесь каждый уголок.
Срока нашел несколько подходящих наблюдательных пунктов в городе и сообщил об этом Максу, однако провожал его туда только в том случае, когда был уверен в полной безопасности своего немецкого друга. На случай если бы их на наблюдательном пункте застал комендантский час, Срока подыскал заброшенный сарай и подвал, где оба спокойно могли бы отсидеться до утра. Макс брал с собой рацию, чтобы провести очередной сеанс радиосвязи с нового места, так как был убежден в том, что гестапо вряд ли выпустило его из своей радиопеленгационной сети.
Все задания Центра Макс выполнял тщательно. Они не только занимали все его время, но и требовали от него полной отдачи. Радист радовался обществу Сроки, тем более что оба были примерно одного возраста, а следовательно, и интересы у них были общими. Скоро Макс уже стал воспринимать Сроку как интеллигентного и очень полезного своего помощника. Однако Сроку никак нельзя было назвать разговорчивым собеседником, а о себе он вообще никогда ничего не говорил. Если же когда-нибудь он и раскрывал рот, то обязательно говорил о борьбе против фашистов, другой темы у него не было. Да и о борьбе он говорил таким холодным тоном, как будто его интересовали только технические, детали, и ее более того. Короче говоря, он старался отгородиться от окружающих, но почему — этого Макс не понимал.
Однажды ночью Срока пришел без всякого вызова, просто сам по себе. Они тогда лежали в зарослях густого кустарника, неподалеку от железнодорожного полотна, и вели учет проходившим военным транспортам, товарным составам, замечая по часам интервалы, с которыми они двигались. Срока был ужасно зол, и все из-за того, что двое его парней из отряда на собственный страх и риск пошли в продовольственную лавку, где их заметили. Он был так зол, что ему обязательно требовалась разрядка.
— У этих школьников, — шепотом ругался Срока, — одни глупости на уме, а нам ничего не остается, как внимательно следить за ними. Если об этом узнает Тадеуш, он озвереет.
— Ты говоришь так, как будто сам родился партизаном, — тоже шепотом сказал ему Макс. — Тебе ведь двадцать лет, не так ли? А ведь Тадеуш не смотрит на тебя как на подростка…
— Что ты в этом понимаешь? — прошептал Срока, сдвигая фуражку на затылок. — Прежде чем появиться у него в отряде, я угробил одного эсэсовца, отобрал у него пистолет и две тысячи марок. Это ли не доказательство того, на что я способен? Тадеушу не пришлось учить меня азбуке.
«Сама жизнь для каждого хорошая школа, — думал Макс. — И Срока и я прошли свою школу. Но что-то мешает нам сблизиться еще больше».
— А чем ты занимался до отряда? — спросил его Макс.
— О том, что было до того, я вообще не думаю: было да прошло, и все! — Этими словами Срока, словно от мухи, отмахнулся от вопроса Макса. — Если говорить о ребятах из нашей группы, то ваш Василий придерживается точно такого же мнения, что и я, а уж он-то, как офицер Советской Армии, лучше знает, какой должна быть дисциплина в партизанском отряде. Да и у нашего Тадеуша такие штучки тоже не пройдут…
На этом разговор оборвался. Из города в северо-восточном направлении шел состав. Паровоз надрывно и тяжело пыхтел: слишком длинным был состав.
— Ты не думай, что Тадеуш плохой командир, — продолжал Срока, когда мимо них прогрохотали колеса последнего вагона. — Он превосходный начальник, не щадит даже самого себя, только у него очень доброе сердце.
— Я думаю, что это не недостаток, — возразил ему Макс. — Я согласен, человек он хороший, но, когда необходимо, должен быть и строгим.
— Ах вот ты о чем! Тадеуш готов помочь всем угнетенным. Однако никто его за это благодарить не будет, да он и не ждет этого. Просто он очень любит людей!
— А разве это плохо? — Макс повернулся, чтобы получше рассмотреть выражение лица своего собеседника, однако в темноте он увидел лишь бледный овал лица. Он и без того знал, что сейчас лицо Сроки искажено горечью, а на губах застыла презрительная улыбка. Таким он запомнился Максу с первого знакомства. «И зачем только я с ним так разговариваю? — подумал Макс. — Он ведь и меня высмеет». — Я тоже люблю людей, — сказал он, — потому, собственно, и включился в борьбу. Мы хотим, чтобы весь мир был освобожден от капиталистов и фашистов и все люди могли жить в мире между собой.