Сначала парень отпирался, врал, но скоро запутался так, что назвал адреса и фамилии Франтишека, Марты, Пилава, Сойки, Марии (она же Ванда) и, наконец, Шкорупы из Копце, который кроме голубей снабдил его и продуктами для солдат Армии Крайовой.
Стоило только крайспостенфюреру услышать все это, как волосы у него встали дыбом: ведь большинство из названных крестьян докладывало в полицию о нападении на них бандитов, которые якобы забирали у них скот, муку и картофель. Все они просили в жандармерии провести у них обыски, требовали возместить им убытки или освободить их от обязательных поставок вермахту. И такое продолжалось подряд несколько лет.
На миг Ритц представил себе, как над ним смеются все эти крестьяне. Он весь кипел от злости, но постарался взять себя в руки, так как не хотел, чтобы парень, только что поверивший ему, вновь проникся к нему недоверием. О группе Тадеуша Ритц, собственно говоря, знал очень мало, а тут парень взял да и выболтал, что в группу сторонников Сопротивления входят и настоящие немцы и русские.
Но что это за немцы, что за русские? Ритц сразу же вспомнил инцидент с надзирателем Бастой. Об этом так много говорили несколько недель назад. Тогда командование пообещало высокую награду тому, кто поймает тех немцев и русских. Ритц «нажал» на Провду посильнее, чтобы он говорил еще, но парень испугался и замолчал.
Тогда Ритц сделал вид, что не верит парню, который врет ему, придумывая, как заблагорассудится, а затем сказал, что он поместит его в институт майора медицинской службы доктора Ойлера.
Слабохарактерный, измученный парень, который, по сути дела, все, что знал, уже сказал, закричал от ужаса. Если до этого он боялся только за свою мать, то теперь испугался и за самого себя: он знал, что из заведения доктора Ойлера еще никто не выходил живым.
И Йозеф снова начал говорить. Рассказал о том, что сначала у Прандоха жили только два немца: один постарше, а другой — совсем молодой, с русыми волосами. Был с ними и один русский. Всех их он сам в сопровождении Сойки привел в Дроневички, где уже жили трое других немцев и двое партизан. Они были парашютистами. У них он видел радиостанцию.
На вопросы о том, откуда они появились, куда ушли и где находятся в настоящее время, парень не мог ответить, так измучил его этот допрос. Он только повторял, что там было пятеро немцев и трое русских. Ритц и сам был убежден в том, что их вряд ли могло быть больше.
Мысленно он уже блаженствовал, купаясь в лучах успеха, но вдруг неожиданно вспомнил о жандарме Найтше, которого обязательно нужно представить к ордену: если бы не он, то, быть может, им еще очень долго пришлось бы гоняться за этими птичками.
Писать официальное донесение о допросе Ритц не стал, решив, что произведет гораздо больший эффект, если лично явится к зондерфюреру Христиансену и устно обо всем доложит ему.
ПОСЛЕДНИЙ МАРШ ГРУППЫ НЕВОЙТА
Приказ застал капитана Невойта в северной части Гербского лесничества. В приказе говорилось о том, что группе капитана в полном составе надлежит двигаться в Люблинец на встречу с группой «Андреас Хофер». Далее сообщалось о необходимости приема самолета и парашютистов с Большой земли.
При словах «в полном составе» Невойт горько усмехнулся: вместе с радисткой в его группе насчитывалось всего-навсего двенадцать человек. Прочитав радиограмму, Невойт тут же уничтожил ее. Записав на листке бумаги имена «Сойка» и «Пилав», он передал листок Наташе, у которой хранились все документы.
Наташа прочитала имена и вложила листок в записную книжку, куда заносились все самые важные события из жизни группы. Девушка ничего не сказала, но от внимания капитана не ускользнуло, что она хотела что-то спросить.
— Это надежные люди Андре, — объяснил он. — Наши немецкие товарищи зовут нас к себе: мы им очень нужны.
— Зачем? Что у них случилось? — В глазах ее отразился испуг. Она и раньше не раз вспоминала немецких патриотов, жалела их. Кто-то из поляков рассказал ей о жестоком обращении гитлеровцев с узниками и о бесчеловечных опытах, которые эсэсовские врачи проводили на своих жертвах. Разумеется, Наташе и до этого не раз приходилось слышать о жестокости гитлеровцев, более того, работая радисткой в тылу врага, она собственными глазами видела то, о чем люди только говорили. Бесчинства, творимые оккупантами в Люблинце, производили на нее тягостное впечатление.
Больше, чем о себе самой, Наташа беспокоилась о Невойте. Когда и как это началось, она и сама не знала, но была влюблена в Анатолия. Временами ей казалось, что он отвечает тем же, однако она хорошо знала характер командира, который был строг не только с подчиненными, но и с самим собой. Себе он не мог позволить быть счастливее своих друзей. Все свое расположение к Наташе он выражал лишь в незаметных для постороннего взгляда жестах да и в том, что разговаривал с ней доверительнее, чем с другими. Наташа хорошо понимала Анатолия и не требовала большего до тех пор, пока не кончится война. Больше всего на свете она боялась за него. Вот почему она испуганно переспросила: