Так, в коровнике усадьбы был устроен хорошо замаскированный подвал с боеприпасами, а в огромной оранжерее тайно разместился лазарет, в котором лежали три советских летчика, получившие тяжелые ранения. Невойт уже навещал их несколько раз и увидел там молодого чеха по имени Пепик, воевавшего в батальоне имени генерала Бема. В одном из боев Пепик получил тяжелое ранение легкого и вскоре умер, а советские летчики все еще находились в этом лазарете.
— Как самочувствие наших летчиков? — спросил он. — Когда я был у Юлиана, то слышал, что отряд полицейских побывал в Цилетниках и обшарил дом и всю усадьбу. Один из твоих офицеров, решивший навестить свою жену, чуть было не угодил им в лапы.
— Я знаю. Яна вовремя предупредили дети. А летчики почти поправились. Двое из них при появлении, полиции смогли спрятаться, а третьего (он ранен в ногу и не может двигаться) свояченица Яна и ее друзья спрятали под гнилыми помидорами. Потом он вылез оттуда грязный и мокрый, но зато целый и невредимый.
Невойт придержал свою лошадь. Сквозь деревья уже проглядывал Котфин с разбросанными тут и там крестьянскими дворами. Здесь дороги командиров расходились. Но прощаться Невойт не торопился.
— Цилетники находятся на оживленной дороге, а гитлеровские посты — совсем неподалеку, в Домброва-Зилене, — напомнил он.
— Да ничего. — Польский командир потуже затянул портупею и послал Чапку вперед. — Дорог здесь хватает, а до постов противника отовсюду недалеко. Наша опора — это люди, которым мы можем доверять, а они там есть. Нет сомнения в том, что полицейская охранка взяла под подозрение Штайнхагена. Владелец усадьбы, не набивающийся в друзья к гитлеровцам, не может не внушать им подозрения. Но пока они у него ничего не нашли.
Невойт промолчал, потому что Ганич, по сути дела, был прав. Обстановка в немецком тылу была непростой.
— Моя группа завтра переместится немного западнее, — сказал он вместо ответа. — О себе дам знать обычным путем.
Ганич кивнул и спросил:
— Как ты думаешь, в этом году война кончится?
Невойт с сомнением покачал головой:
— Было бы хорошо, но я что-то мало в это верю.
— Почему? У нас многие в это верят. С тех пор, как в последние месяцы началось стремительное наступление Советской Армии, люди заметно оживились. Судя по многим приметам, можно предположить, что нацисты долго не продержатся. Неразумные контратаки чаще всего успеха не имеют. В наши подразделения вливаются свежие силы. А разве выброска здесь немецких парашютистов-антифашистов не свидетельствует о том же самом? — Ганич говорил горячо. Его темперамент, обычно скрываемый за деловой сдержанностью, как бы прорвался наружу.
— И все же, несмотря ни на что, нам предстоит еще долгий путь до победы, — сказал Анатолий Невойт.
И словно в подтверждение его слов, вдали раздалось несколько тяжелых взрывов: это за «мессершмиттами» шли бомбардировщики, сбрасывая на землю свой смертоносный груз.
ПРОТИВНИКУ ЧТО-ТО ИЗВЕСТНО
Больше двух недель Ганич не получал никаких вестей от командира отряда советских разведчиков, да у него, по правде говоря, даже не было времени думать об этом. Удары по коммуникациям противника сильно активизировались, и, кроме того, командование Войска Польского сообщило ему о прибытии группы специалистов с материалами и вооружением, для которой подготавливалась посадочная площадка.
Пятнадцатого августа у Ганича снова были дела в Радомско. Этот маленький окружной городок с замечательным старым костелом и тихими улицами стал вовремя войны важной узловой железнодорожной станцией. В Радомско сходились магистрали с юга и запада и шли дальше в направлении на Варшаву, Радом и Кельце, а от Кельце — к сандомирскому плацдарму на Висле. Радомско буквально кишел гитлеровскими подразделениями и всевозможными фашистскими службами. Однако несмотря на это, в городе находились руководители польского партизанского движения и советских партизан.
Но не только вопросы снабжения привели Ганича, в Радомско. Первого августа в Варшаве неожиданно началось восстание против оккупантов, и Ганич надеялся подробнее узнать о нем. Товарищи опасались за благополучный исход восстания, так как начато оно было без предварительной договоренности с Советской Армией и командованием Армии Людовой. Хотя Ганич и считал проведение восстания в настоящий момент бессмысленным делом, он все же надеялся, что оно кончится успешно. Он всей душой желал, чтобы советским войскам и находящимся в районе Варшавы подразделениям Армии Людовой удалось начать наступление и тем самым оказать помощь восставшим.