Утро нового дня занималось по-осеннему сырым и туманным. Когда страшные грузовики с гестаповцами и полицейскими промчались по городским улицам и был оцеплен целый район города, когда послышались то тут, то там удары в двери домов, жители поняли, что дошла очередь и до них. После небольшого перерыва фашисты с еще большим ожесточением принялись за свое черное дело. Они перекрыли все дороги, проверяли документы у всех прохожих и каждого обыскивали. В тех, кто не останавливался по первому требованию, стреляли без предупреждения. Подобного жители Люблинца не переживали с осени 1939 года. Слово «облава», независимо от того, было ли оно выкрикнуто или произнесено шепотом, передавалось от дома к дому, из уст в уста и наводило ужас.
Андре и Макс узнавали о происходящих событиях от своего хозяина. Священник рассказал им, что фашисты не пропускают ни одного подвала, ни одного чердака, сарая или хлева. Тех, кто пытается протестовать, жестоко избивают. Арестованных, поляков и немцев, большей частью простых мирных жителей, которые не принимали участия в борьбе, бросают в кузовы грузовиков и увозят в гестапо.
Священник рассказывал о жестокости гитлеровцев таким тоном, будто хотел морально подготовить своих «гостей» к тому, что происходит, прежде чем отпустить их на все четыре стороны. Но священник, хотя и испытывал страх, был отнюдь не глуп. Он понимал, что незнакомцы, вышедшие из его дома, наведут на него подозрение. К тому же он придумал для них неплохое убежище: с помощью жены и сына-подростка он заложил Макса и Андре поленницей дров, которой отгородил их от внешнего мира, а дверь сарая напротив оставил открытой.
Закуток, отгороженный патриотам, был настолько мал, что они могли только стоять или сидеть на своих скромных вещичках. Андре, казалось, нисколько не смущали эти неудобства. Он как ни в чем не бывало грыз сухарь, запивая его холодным кофе; тем и другим снабдил священник, прежде чем «замуровать» их.
Глядя на Андре, Макс тоже начал есть. Когда он увидел, что поленница, отделявшая их от всего мира, выросла до потолка, он хотел было возмутиться, но хладнокровие друга сдержало его. Он мысленно разозлился на самого себя за то, что не сможет даже оказать сопротивление, если гитлеровцы появятся здесь. Чтобы заняться хоть чем-нибудь, Макс вынул перочинный нож и начал ковырять им дырку в стенке сарая. Он работал на совесть до тех пор, пока дыра не превратилась в щель, через которую можно было вести наблюдение. В щель была видна часть двора, по которой бегали куры, даже угол огорода, в котором отливали желтизной листья огурцов и белели кочаны капусты.
Как ни мало видел Макс через проделанную им щель, это все-таки в какой-то степени отвлекало его. Вскоре он начал различать и звуки: мимо проехала телега, слышались детские голоса. Чуть позже откуда-то с запада донесся грохот и поглотил все остальные звуки. Андре решил, что это летят английские или американские бомбардировщики, так как зенитки лаяли без малейшей передышки.
Макс ничего не ответил на замечание Андре. На него так подействовал этот самолетный гул, что ему ужасно хотелось вскочить на ноги и опрокинуть ненавистную поленницу. Ему казалось, что здесь он вот-вот может задохнуться. В отчаянии он прижался лбом к стене и даже застонал в бессильной ярости.
— Прекрати! — Железная рука Андре легла на плечо Макса. — Возьми себя в руки, или мне придется привести тебя в чувство оплеухой.
— Я хочу выбраться отсюда.
— Держи себя в руках! Если, конечно, хочешь жить.
— Я не могу сидеть в этой мышеловке, ты понимаешь?!
Гул самолетов послышался с новой силой. Из-за сильного тумана бомбардировщики летели на большой высоте и были недосягаемы для гитлеровских зениток. Вскоре их гул стал слабее. Временами он прерывался взрывами, от которых содрогалась земля.
Андре схватил своего радиста за плечо и не отпускал его.
— Когда ты, собственно, узнал, что не можешь переносить бездействие? То, что нервы у тебя на пределе, для меня не новость. Об этом мы уже говорили. Откровенно говоря, я удивлен: важно не то, смогу ли я полностью заменить тебя, меня сейчас больше интересует, когда ты начнешь бороться со своими слабостями.
— Прости меня, — еле слышно пробормотал Макс.
— Ты сам должен взять себя в руки. Представь, что твои лучшие друзья годами сидят в тюрьме, или мысленно решай какие-нибудь математические задачи. Сам заметишь, что тебе больше помогает. Стыдно не испугаться, а опозориться. — В полумраке Андре протянул Максу что-то и сказал: — Вот возьми съешь.
— Ты так разговариваешь со мной, будто я трус. — С этими словами Макс взял сухарь и начал его есть.