Ориентироваться в такой темноте стало просто невозможно. Патриоты поставили палатку и, забравшись в нее, попытались уснуть. Время от времени кто-нибудь из них выходил из палатки на дождь и толстой палкой колотил по стволу дерева. Эти стуки, несмотря на дождь и ветер, были далеко слышны, но только на них никто не отвечал.
«Может быть, Андре и Максу не сразу удалось покинуть Люблинец, — думали антифашисты. — Или они, находят, уже на пути к месту встречи, тоже напоролись на противника и потому опоздали».
Утром 22 октября раздался колокольный звон. До леса его донесли порывы ветра. Солнце наконец прорвало пелену облаков и осветило своими лучами маленькую стоянку антифашистов, которую они прозвали «У трех елей». Площадка была пуста, а обрывки облаков, плывущие по небу, только еще больше подчеркивали картину безлюдности.
Тройка антифашистов, пережив разочарование прошлого дня, поняла, что здесь они никого не встретят. Но они надеялись, что Анатолий Невойт каким-то способом оставит им известие о себе. По совету Эрнста и Вилли Фриц перерыл всю землю под листом для костра, но ничего не нашел. Видимо, советские партизаны, снимаясь со стоянки, все убрали за собой, а это означало, что они уходили отсюда спокойно. Правда, удалось найти остатки овощей и очисток, по которым можно было определить, что партизаны были здесь дней восемь — двенадцать назад. Но тогда куда же они ушли? Почему не оставили какой-нибудь записки, положив ее в жестяную банку из-под консервов?
Это было загадкой, и она удручала патриотов. Теперь им ничего не оставалось, как идти к сельскому старосте в Лебки, но они забыли, как его зовут. И его имя, и его внешний вид как-то не запомнились им, поскольку они видели его мельком при переходе границы и по прибытии в Люблинец.
Под вечер они направились в село. Осторожно, друг за другом, они шли по полевой дороге, а затем, заметив вышку, на которой сидел наблюдатель, свернули в поле.
Зайдя на крайний двор, Фриц навел кое-какие справки. В этом доме жила семья немецкого переселенца. Полагаться на слова хозяина дома Фриц не решился и попросил одного из сыновей этого человека проводить их до дома сельского старосты.
Дом старосты Яна Вилька находился на противоположной стороне села. Как только патриоты вместе с провожатым появились в кухне, хозяйка дома испуганно вскрикнула. Следом за матерью закричали и ее маленькие дети. За столом сидел и сам хозяин. Темные волосы упали ему на лоб, покрасневшими глазами он с неприязнью смотрел на пришедших.
Жена старосты распахнула дверь в соседнюю комнату, видимо спальную, и, схватив детишек за шиворот, как обычно берут котят, по очереди одного за другим покидала их туда, а затем исчезла и сама.
Антифашистов удивило поведение сельского старосты. Он не ответил на приветствие гостей, а парню, сопровождавшему их, неприязненно бросил:
— А ты убирайся из моего дома! И немедленно!
Фриц вышел вместе с парнем в коридор и строго-настрого предупредил его держать язык за зубами, если ему раньше времени не хочется расстаться с жизнью, а потом вернулся в кухню.
За это время находящиеся в кухне все еще не могли найти общий язык. Староста то ли не хотел, то ли не мог вспомнить гостей. Он смотрел на них как на прокаженных. Наконец его взгляд остановился на усталом худом лице Фрица.
— Вы кучка шпиков! — проговорил староста. — А ты, — повернулся он к Фрицу, — кроме того, еще и пьян! — Затем он сказал, что никакого капитана Невойта он никогда и в глаза не видел, точно так же как и майора Шарова.
Друзья наперебой начали напоминать ему о том, как он вместе с ними и подразделением капитана Невойта ходил в лес под Гербы, где они должны были встретиться с майором Шаровым. Постепенно Ян Вильк начал кое-что припоминать. Он заметил, что одежда у них промокла и поистрепалась.
— А-а, так это вы, немцы, — проговорил он наконец. — Теперь я вас вспомнил. А что вам, собственно, от меня надо?
— Мы ищем капитана Невойта, — ответил на его вопрос Эрнст. — Скажите нам наконец, где он сейчас?
— А вы этого в самом деле не знаете? — Стоило старосте произнести эти слова, как в глазах его показались слезы. — Анатолий убит, все они погибли. Наташа, та самая, подорвала себя гранатой.
В кухне воцарилось долгое, томительное молчание.
— Откуда вы узнали об этом? — первым нарушил тишину Вилли.
— Узнал? Ни от кого я не узнавал, а сам видел собственными глазами. В участке гестапо в Блаховне. — Ян Вильк с трудом сглотнул слюну, а затем спросил, не найдется ли у них табачку на закрутку. Скручивая цигарку, он продолжал: — Вчера я приехал из больницы. Вернее сказать, меня оттуда сам Христиансен привез. Он ездил туда, чтобы, забрать фотографии трупов Анатолия и других товарищей. Он сам и показал мне фотографии, а я должен был сказать ему, что это за люди. Всю ночь он то и дело совал мне под нос те фото. Я чувствовал, что не могу справиться с собой: лицо выдавало меня. И потому я все время отводил глаза в сторону. Но я их всех узнал на фотографии. Некоторые из них выглядели ужасно. Наташино тело было разорвано на куски, и они сфотографировали только ее голову. — Вильк прикурил, затянулся и тут же закашлялся. — Не пойму, и зачем только Анатолию понадобилось идти именно туда?