Христиансен стоял в дверях и, наблюдая за происходящим, подавал команды. Поскольку избитый Вильк не подавал никаких признаков жизни, он приказал поднести к его губам зажженную спичку. Пламя спички слегка колыхнулось. Беднягу Вилька облили холодной водой, а затем, оттащив в угол, прислонили спиной к стене. Гестаповцы разошлись на ужин, заперев дверь на засов.
Вильк с трудом дышал. Голова и грудь раскалывались от боли. Боль была ужасной. А он вдруг, несмотря на эту боль, отчетливо понял, что должен выполнить свой долг перед родиной и семьей. Руки его были уже развязаны. Он пошевелил сначала одной рукой, потом другой, с трудом поднял голову. И первое, что он увидел, было окошко, окошко без решеток.
«Бежать! Немедленно бежать!» — обожгла его внезапно пришедшая в голову мысль.
Никто не заметил, как он вывалился из окошка. Хорошо, что до земли было совсем не высоко. Ползком или ковыляя, опираясь на найденную по дороге палку, Вильк с трудом добрался до родного дома. Умывшись и переодевшись в чистую одежду, он отправился к родственникам в Верхнюю Силезию, чтобы спрятаться у них.
Гитлеровский наблюдатель, стоявший на вышке в Лебках, видел, как к вечеру 22 октября в дом сельского старосты Яна Вилька зашел какой-то мужчина. Его донесение совпало с донесением о том, что группа полицейских была обстреляна партизанами, численность которых установить не удалось. Партизаны вели огонь из советских автоматов. Из этого донесения Христиансен сделал вывод, что полицейские были обстреляны либо партизанами Шарова, либо пятеркой немецких антифашистов. Он допускал мысль и о том, что обе эти группы могли даже соединиться, так как ни одна из них не попала в облаву. Правда, дозорный видел только троих партизан, но это было легко объяснить: видимо, это партизанские разведчики, в то время как вся группа скрывается где-то в лесу. Так думал зондерфюрер, ломая голову над тем, куда после этого могут направиться партизаны.
Об этом он узнал только спустя двое суток. Гестаповский агент, действовавший на участке железнодорожной линии между пунктами Тарновске-Гуры и Здуньска-Воля, доложил о том, что видел группу партизан, двигавшуюся в направлении на северо-восток, в сторону города Клобуцк. Христиансен срочно связался по телефону с местными властями и потребовал, чтобы они взяли под строжайший контроль леса в том направлении. Численность партизан, и притом хорошо вооруженных, по его мнению, могла доходить до тридцати человек. Одновременно он послал соответствующее донесение в штаб СД в Ченстохову, так как партизаны могли рискнуть перейти границу империи.
Эрнст, Вилли и Фриц даже не предполагали, что они втроем могут так всполошить командование местных воинских частей, полицию и даже фольксштурмовцев, которые тут же были подняты по тревоге. Когда патриоты, ничего не подозревая, зашли в домик к какому-то человеку, чтобы подробно расспросить его о положении в этом районе, они, разумеется, не знали, что это агент гестапо. Заметив телефон, они заподозрили здесь что-то неладное, так как телефоны не устанавливали в таких домиках. Перед уходом партизаны на всякий случай решили перерезать телефонный провод, но, сколько ни искали его, выйдя из дома, так и не нашли.
Вскоре они забыли об этом одиноком старике — слишком много было других забот: они видели, что на крупных хуторах в округе и в больших сараях располагаются солдаты противника, готовящиеся к проведению каких-то учений. В лесу то тут, то там попадались гусеничные вездеходы с солдатами, на засеянных полях тренировались солдаты, а по шоссе двигались колонны воинских машин. Однажды, когда патриоты, едва выйдя из леса, приблизились к неизвестному им населенному пункту, их обстреляли. Судя по всему, стреляли из окон домов.
Утром 26 октября все трое грелись на солнышке, расположившись на крохотной полянке, окруженной со всех сторон густым кустарником. Они завтракали. Поев, Вилли встал на пост, а Эрнст и Фриц занялись чтением плаката, который они сорвали прошлой ночью на рыночной площади какого-то села. Плакат представлял собой выдержку из речи рейхсфюрера СС Гиммлера, в которой тот разъяснял фольксштурмовцам их главные задачи в Восточной Пруссии, имеющие важное военное значение. Кто-то карандашом сбоку приписал на плакате:
«Фау-2! Это, видимо, и есть новое чудо-оружие фюрера?»
Прочитав плакат, Эрнст передал его товарищу, а сам взял в руки узкую бумажку, наклеенную на его полях. Каково же было его удивление, когда он увидел, что это был написанный его рукой призыв: