Заметив, что юноша внимательно слушает и озлобленность постепенно исчезает с его лица, Эрнст продолжал:
— Потом я долго был безработным и прошел в поисках работы от Черного моря на юге до Голландии на севере. На собственной шкуре я почувствовал, что рабочий в чужой стране тебе во сто раз ближе, чем какой-нибудь фабрикант на собственной родине. На своем веку я встречал много людей, которые искали работу. И всегда было одно и то же: работал ли я у мелкого предпринимателя или на крупной верфи «Блом унд Фосс» в Гамбурге, капиталисту я был нужен, пока своим трудом приносил ему прибыль. Если же я ему больше не был нужен, он выбрасывал меня на улицу. Да, да, у нас тоже так было. Еще в детстве, когда о Гитлере никто и слыхом не слыхал, нам вдалбливали в школе: богатые — это исконные вожаки народа, рабочие и бедняки всегда глупцы, люди второго сорта, так угодно самому господу богу…
Франек в задумчивости разглядывал свои руки, загорелые, покрывшиеся в лесу грубыми шрамами — следами нелегкой солдатской жизни. Хлеб свой он доел.
— Потом пришли фашисты, и все стало еще хуже, — продолжал Эрнст. — Возьми, к примеру, расизм. С его помощью нацисты хотели оправдать войну, геноцид, массовые уничтожения людей. Как будто людей можно ценить за цвет кожи или за форму черепа.
— Или за их язык. Ты это хотел сказать? — Франек встал, скрестил руки на груди: — Понимаю, куда ты клонишь. Хотя многие немцы хотят отправить всех евреев в газовые камеры, я все же не имею права говорить, что все немцы плохие. А ты представляешь себе, сколько евреев было убито между Освенцимом и Штуттгофом, сколько их убивают каждый день? Где мне искать мою мать, моих сестер? Я спрашиваю тебя: где?
Он повернулся кругом и пошел прочь. Эрнст не окликнул его. Он видел, как Франек вытащил бинокль и пополз к откосу. Эрнст двинулся за ним. Потом они некоторое время молча лежали рядам.
— Ничего не видно, — сказал наконец Франек. — Слишком густой туман. — И добавил: — Извини меня, пожалуйста. — Он повернулся на бок и посмотрел на Эрнста. В его взгляде отразились одновременно настойчивость и отчаяние. — На политзанятиях мне много раз объясняли, что в Германии тоже есть коммунисты и антифашисты, которые борются в подполье, как и мы. Это все мне известно. Но одно дело знать, а другое — понимать так, чтобы это вошло в твою плоть и кровь. Это разные вещи. Во всяком случае, для меня лично. К примеру, в нашем батальоне много немецких переселенцев, некоторых я знаю еще с довоенного времени. Все они надежные, мужественные ребята. Я целыми днями общаюсь с ними, и вроде все в порядке. Но вдруг во мне поднимается какой-то клубок, и я теряю самообладание, вот как сейчас…
— Не стоит из-за этого огорчаться, — заметил Эрнст и почувствовал, что у него самого комок застрял в горле. — Несколько месяцев назад в Советском Союзе я был в одном лагере для военнопленных, и, поверишь, мне тоже пришлось пересиливать себя.
— Но ты веришь в немцев, в то, что миллионы из них не являются фашистами?
— Я это знаю. И я рассчитываю на свой класс, на рабочий класс, к которому мы оба принадлежим: и ты, и я. — Эрнст передвинулся поближе к обрыву. — Дай-ка мне бинокль.
С запада подул легкий ветерок. Пелена тумана поредела. На другом берегу реки сначала в виде радужных пятен, а затем отчетливо стали видны пестрые фартуки и платки. Эрнст насчитал пять крестьянок, они пришли ворошить сено. На меже стояла большая корзина с едой. Очевидно, женщины собирались и обедать в поле.
Чтобы лучше разглядеть их, Франек скатился вниз к реке. Эрнст остался на своем месте. Он был недоволен собой, понимая, что не убедил юношу. В который раз он мысленно говорил себе, что надо было рассказать Франеку о Юлиане Мархлевском, интернационалисте, вожде польских рабочих, которого немецкие коммунисты хорошо знали, любили и уважали. Он вдруг вспомнил множество других примеров. С Эрнстом происходило то же, что и с большинством других людей: самые убедительные аргументы приходят на ум только тогда, когда спор уже окончен.
День прошел без особых происшествий. После полудня возвратились Коля и остальные разведчики, принеся неутешительные вести. Незадолго до их возвращения в окрестностях были схвачены и убиты советские солдаты, бежавшие из плена. На границе полно фашистских шпиков, поэтому местное население избегает разговоров с незнакомыми людьми. Разведчиков встретили недоверчиво, на их вопросы отвечали уклончиво.