— Все здоровы? — спросил Ганич, порывисто обняв друга.
— Пока да. Ни одного раненого. А как у вас?
— Мы им дали прикурить. — В низком голосе Ганича слышалось удовлетворение. Он рассказал о событиях текущего дня. — Утром мы с Павлом отправились к гончарной яме у берез. У нас там было назначено свидание с Юлианом. Вдруг мы услышали разрывы авиабомб в районе старого лагеря и тотчас же помчались назад. Когда мы уже подходили к своим, бой был в самом разгаре. — Ганич снял очки и прижал влажный платок к больным глазам. Веки у него распухли от жары и пыли. — Фашисты хотели зажать нас в клещи со стороны Житно и Влыницы. Но нам удалось задержать их огнем двух минометов и станкового пулемета, а потом мы пробились через луг у родника и отошли на Эвину…
— Чертовски тяжело было, — вставил Павел.
— При этом мы потеряли одного товарища, совсем молодой был паренек. Двое отделались легкими ранениями. Две наши подводы попали к фашистам в лапы, но мы должны поблагодарить вас, Анатоль. Часть нападающих со стороны Влыницы вы как-никак отвлекли на себя.
Невойт сделал отрицательный жест: он не любил похвал.
Ганич снова водрузил очки на нос и вздохнул — примочка не уменьшала боли.
— Мы же договорились, что будем держать немецких антифашистов в стороне от боев.
— Договоры, гарантии! — резко возразил Невойт. — Эдак и до формализма докатиться можно. Они по собственному желанию приняли участие в этом бою, что они, слепцы или неопытные сосунки? Может, прикажешь опекать их как школьников? Павел сам только что сказал, что у нас на счету каждый человек, каждая винтовка. Сейчас меня больше интересует, что вы дальше собираетесь делать.
Ганич проворчал что-то невразумительное, но спорить не стал. За него ответил Павел:
— Попытаемся после полуночи пересечь шоссе и выскользнуть из окружения. Стефан разработал план по всей форме. Взгляни-ка! Согласно ему мы и составим свой маршрут.
ГИБЕЛЬ ШПИНКО
Казалось, что в тот день, 27 августа, лето решило показать себя во всем блеске. Нестерпимый зной повис над землей, хотя солнце уже клонилось к западу. Изрытые выбоинами дороги, по которым шли партизаны, утопали в густой пыли. Похожая на огромную коричневую змею колонна продвигалась в сплошном облаке пыли. Во главе колонны и в хвосте ее шли бойцы с автоматами, с флангов тоже были выставлены автоматчики.
Макс завидовал им. Конечно, ему больше хотелось идти с ними, чем плестись в середине колонны, но в некоторых вопросах Анатолий Невойт был неумолим. Колонна производила на Макса внушительное впечатление: в ней находилось около тысячи бойцов. До сих пор он сталкивался лишь с отдельными группами. Это объединение польских и советских бойцов являло собой грозную силу. Сегодня они успешно отразили атаку превосходящего по численности противника. В этом успехе есть и его, Макса, крохотная частичка.
Ему хотелось поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями. Однако Андре, шагавший рядом с ним, не был расположен к беседе. Он едва отвечал на вопросы, и лицо его оставалось мрачным. Видимо, он злился из-за того, что пришлось оставить их амуницию, которую он так заботливо оберегал, и наверняка сомневался в том, что они когда-нибудь получат ее назад. Однако Максу казалось, что это не единственная причина столь мрачного настроения Андре.
«Просто он никак не может примириться с тем, — думал Макс, — что Невойт передал командование нашей группой Фрицу. Из-за этого Андре потерял равновесие, хотя обычно такое было ему несвойственно, и, когда Фриц пришел с каким-то приказом от Невойта, обвинил его в самонадеянности и желании командовать. К счастью, дело не дошло до ссоры, для этого оба они слишком дисциплинированны, но этот случай мог выбить Андре из колеи. И вот теперь по этой причине он ни с кем не хочет разговаривать».
Макс мог легко представить себя на его месте. Он сам не любил, когда его почему-либо обходили. Но вместе с тем нельзя было не думать о том, что в их партизанской жизни обстановка может измениться в любую минуту. Вполне возможно, что завтра или послезавтра кому-нибудь другому из них придется нести большую ответственность, как это произошло сегодня с Фрицем. Поэтому поведение Андре и не нравилось теперь Максу.
«Он злится из-за ерунды, — решил про себя Макс с беспощадностью, свойственной юности. — Руководитель должен уметь владеть собой».
С наступлением сумерек партизаны вышли на шоссе, тянувшееся по равнинной местности. Пыльные дороги остались далеко позади, в воздухе чувствовалась легкая прохлада. Идти стало намного легче. Вдруг по рядам пробежала переданная шепотом команда: