В этом бою пали восемнадцать польских солдат, фашисты же потеряли сто человек. Они получили хороший урок. Время их безнаказанного владычества в этом районе кончилось.
Сам факт, что 600 партизан смогли противостоять 6000 фашистов, невероятно поднял боевой дух солдат бригады. Это и явилось одной из тем совещания командования бригады с областным руководством партии. После подведения первых итогов борьбы нужно было оценить новую расстановку сил, наметить дальнейшие операции.
Совещание состоялось в доме крестьянина, воевавшего в рядах Армии Людовой, и продолжалось несколько часов.
Наступил вечер. Хозяин дома предложил всем перекусить. Пока накрывали стол, Ганич и Юлиан вышли из дома, чтобы подышать свежим воздухом, немного размяться и поговорить о личном. Им давно не удавалось встретиться друг с другом и поговорить по душам. Пройдя несколько шагов, чтобы их не слышал часовой, они остановились. Юлиан опять заговорил о бое при Эвине.
— Ты вот радуешься успеху, — начал он, — а об ошибках, особенно об одной, почему-то умалчиваешь. Нам следует об этом поговорить, чтобы впредь не допускать их.
— Ты имеешь в виду историю с Курцем? — Голос командира повысился. Он знал, что Юлиан непременно заговорит об этом.
12 сентября противник ворвался в Эвину раньше, чем было предусмотрено. Произошло это по вине отделения, состоявшего из немецких перебежчиков, которым командовал фельдфебель Курц. Оно не оказало фашистам надлежащего сопротивления. Причем все солдаты, входившие в отделение, были прекрасно вооружены и имели большой боевой опыт.
— Мне не хотелось говорить об этом там, — продолжал Юлиан, — это твое дело, ведь ты командир. — Юлиан зажег сигарету и медленно затянулся. — Вы решили больше не ставить людей Курца на ответственные места. Ладно, против этого нечего возразить. Но это лишь половина дела.
— Да, но мы никак не можем доказать, что он совершил предательство, — возразил Ганич. Он легко вспыхивал, если его разозлить. — Никто из нас не видел, как это произошло, как прорвались фашисты. До двенадцатого Курц воевал хорошо. Или ты хочешь, чтобы мы осудили его, не имея точных доказательств его вины?
— Мы говорим о разных вещах. Ты имеешь в виду отдельного человека, а я говорю о решении собрать всех находящихся в АЛ немцев в самостоятельный взвод. Приняв такое решение, мы чуть не нанесли тяжелый урон не только себе. Как теперь выясняется, мы сослужили плохую службу и немецким перебежчикам. Большинство из них честно сражается против фашистов, и их положение не станет лучше от того, что мы посеем в наших людях недоверие к ним.
Юлиан бросил окурок на землю и затоптал его. Он нетерпеливо ждал ответа.
— Понимаю, — произнес, немного помолчав, Ганич. — Я, наверное, потому не стал ломать себе над этим голову, что Курц и весь его отряд захотели уйти от нас. Они пожелали присоединиться к партизанскому отряду майора Горы.
— А что говорит на это Гора?
— Он возьмет их с собой, когда мы разделимся. У него большие потери, и ему необходимы люди. Что касается Курца, то Гора о нем знает все, то есть столько, сколько мы сами о нем знаем.
Разговаривая, они дошли до опушки леса. Юлиан уселся на штабель бревен, приготовленных к вывозу. В деревне залаяла собака, кто-то прикрикнул на нее. На одном из дворов позвякивали ведра.
— Ну хорошо, пусть они уходят, — согласился секретарь после короткого размышления. — Гора умен, отряд у него небольшой, может быть, там подозрения скорей развеются. Мне кажется, что Курц человек колеблющийся. Очень может быть, что в Эвине он работал на два фронта. Очевидно, ему показалось, что противник вас одолевает. Не исключено также, что фашисты именно от него узнали о прибытии к нам немецких антифашистов.
Юлиан взмахнул правой рукой, как бы подводя под сказанным черту. Он вспомнил о другом немце, с честным, открытым сердцем, и на душе у него стало тяжело.
— Андре и остальные благополучно перешли границу, но об этом я тебе, кажется, уже говорил.
Ганич присел рядом с другом, вытянул свои длинные ноги.
— Я часто думаю, как они там справятся со своей задачей. Хорошо еще, что с ними Анатолий.
— Для них хорошо, а тебе его будет не хватать.
— И не только его. Мне до сих пор жалко, что немецкие товарищи не остались с нами подольше. Только парой слов и удалось переброситься. Пришли и ушли.
— Зато их след остался, — твердо заметил Юлиан. Он положил подбородок на руки и немного помолчал, прежде чем продолжить: — Сотни людей, жаждущих освобождения и скорейшего окончания войны, до сих пор говорят о них. Их листовки и газеты передают дальше в Радомско, Ченстохову, Пиотраков. Листовки ходят из рук в руки по деревням. У меня есть сведения, что среди населения, особенно среди немцев, много говорят об этих листовках. Многие верят этим листовкам, верят тем больше, чем больше свирепствуют фашисты, разыскивая эти листки.