VII
Литературной деятельностью Радищев начал заниматься тотчас после приезда из Лейпцига. Видимо, сразу после перевода книги Мабли, то есть в первой половине 70-х годов, он пишет «Дневник одной недели»—свое первое художественное произведение и, пожалуй, первое в России законченное сентиментальное произведение. «Дневник»—это лирическая исповедь духовно потрясенной личности, запись беспрестанно меняющихся психологических состояний человека, пристально вглядывающегося в жизнь своего сердца. «Дневник»—блестящий дебют молодого писателя. Все в нем—замысел, тонкость анализа, мастерство передачи быстро сменяющихся впечатлений, язык, передающий интенсивность и напряженность душевной жизни,—изобличают талант и мастерство художника, отлично усвоившего принципы и стиль своих учителей, и Руссо в первую очередь. Но, написав такое произведение, Радищев не печатает его—обстоятельство первостепенной важности, которое должно быть отмечено как вторая особенность начала творческого пути Радищева.
После «Дневника» наступает перерыв. Затем вдруг начинается пора интенсивнейшей работы. Происходит это в самом начале 80-х годов. В 1780 году пишется «Слово о Ломоносове»; в 1782 году—«Письмо другу, жительствующему в Тобольске»; в 1783 году Радищев создает первое свое поэтическое произведение—оду «Вольность»; в 1784— 1789 гг. он пишет два центральных своих произведения— «Житие Ушакова» и «Путешествие». Произведения 80-х годов резко отличаются от первых опытов, отличаются прежде всего идейно. В переводчике Мабли и авторе «Дневника» мы видим радикального политического мыслителя, ученика передовых идеологов просвещения, ‘писателя, отлично усвоившего основы эстетики сентиментализма. Автор произведений 80-х годов—революционер, самостоятельный мыслитель и самобытный писатель.
Нетрудно заметить, что не случайно в литературной, деятельности Радищева так четко могут быть разграничены два периода. Между ними проходит великий рубеж русской истории XVIII века—крестьянская война 1773— 1775 гг.
Два года, проведенные Радищевым в России по возвращении из Лейпцига,—годы интенсивной идейной жизни.. Уже в этот период, до восстания Пугачева, Радищев, следуя за «вождем своея юности» Ушаковым, начинает критически относиться к апостолу европейского сентиментализма—Руссо. Замечательным свидетельством этого является «Дневник одной недели». При чтении «Дневника» именно эта полемичность по отношению к Руссо прежде всего обращает на себя внимание.
Философским обобщением идейно-эстетических воззрений Руссо на человека, своего рода энциклопедией сентиментальных убеждений, был его педагогический роман «Эмиль, или о воспитании». Именно там мельком высказанный в «Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства» тезис об антиобщественной природе человека нашел свое полное, законченное выражение. Центральная идея романа—воспитание человека в полной изоляции от общества. Именно так, в уединении, человек может раскрыть все свои душевные качества, заложенные в нем от природы, обнаружить и проявить себя как личцость. Соответственно этой задаче сформулирован и нравственный кодекс Эмиля, определяющий путь человека к блаженству. В наставлениях учителя Эмиля это сформулировано так: «Я мечтаю о том моменте, когда, освободившись от телесных оков, я стану Я без противоречий, без разделения, и не буду нуждаться ни в чем, кроме себя, для того, чтобы быть счастливым; в ожидании этого состояния я стремлюсь к нему уже в этой жизни, так как придаю мало значения всем ее бедствиям, считаю ее почти чуждой для своего существа, и всякое истинное благо, которое я могу извлечь из нее, зависит от меня». И еще определеннее: «О человек1 Заключи бытие твое внутри себя и не будешь ты несчастлив».
Радищев перечитывал Руссо, обогащенный своими русскими впечатлениями, опытом своего участия в русском общественном движении. Руссо настойчиво уводил от мира, обосновывал возможность и право человека найти счастье внутри себя. Дух самодовольства пронизывал этот идеал счастья. И действительно, Руссо откровенно заявляет: человек чувствует свое достоинство, свою полноценность тогда, когда удовлетворяется и радуется своей способности тонко и сложно воспринимать мир, глубоко чувствовать и созерцать богатство собственной души. «Не быть довольным своим состоянием—значит не желать быть человеком».
Радищеву становилось ясным: как энциклопедистская теория просвещенной монархии в русских условиях оказывалась союзницей деспотической политики Екатерины II, так и моральная теория Руссо была чужда России, ибо не соответствовала интересам русского общественного движения. В атмосфере этих размышлений и возник замысел «Дневника одной недели».
Основная идея «Дневника» выражена самим Радищевым так: «Как можно человеку быть одному, быть пустыннику в природе». С позиций сентиментализма Радищев стремился дать психологическое обоснование несостоятельности теории уединения. «Дневник» начинался словами: «Уехали они, уехали друзья души моей...» Герой «Дневника», автор записок, остался один. «Везде пусто— усладительная тишина! вожделенное уединение!» И вот тут-то Радищев стремится психологически показать, что требуемое сентименталистами уединение, восхваляемое ими одиночество—нестерпимы, больше того—пагубны для человека.
Уже в первый день герой заявляет: «не мог я быть один». Занятый собой, герой оказывается «почти глухим и немым». На второй день он уже знает: «...я один,—
блаженство мое, воспоминание друзей моих было мгновенно, блаженство мое была мечта». Скорбь и отчаяние охватывают его. «Но где искать мне утоления хотя мгновенного моей скорби? Где?» Он прибегает к спасительному совету Руссо: «В тебе самом»; но совет этот оказывается обманным: «нет, нет, тут-то я и нахожу пагубу, тут смерть, тут ад». И тогда он бросается к людям—«в сад, общее гульбище», в «позорище»—смотреть, как играют Беверлея.
Так идет борьба: он уговаривает себя насладиться уединением и томится им, бежит сам от себя. День ото дня, все яснее и яснее он понимает, что одиночество—«се смерть жизни, смерть души». Наконец приходит отчетливое сознание: «Как можно человеку быть одному, быть пустыннику в природе». Счастье и блаженство начинаются с окончанием одиночества. Гонимый тоской уединения, он бежит дома, где должен был, согласно заветам Руссо, «быть блаженным», бежит навстречу вернувшимся друзьям—«выходит—о радость! о блаженство! друзья мои возлюбленные! Они!»
Как видим, в противовес идее уединения Радищев выдвигает принцип общежительства. Позже Радищев еще раз вернется к этому вопросу и прямо назовет идеи Руссо «умствованиями», открыто ополчится на него. «Человек,— заявит он,—рожден для общежития. Поздное его совершеннолетие воспретит, да человеки не разыдутся, как звери. О Руссо! куда тебя завела чувствительность необъятная». Т^ак писал Радищев в 90-е годы, в соответствии со своей уже сложившейся философией и политическими взглядами, но в 70-е годы, несмотря на всю активность критической переоценки центрального догмата буржуазного сентиментализма, Радищев еще не смог до конца сформулировать свою позитивную программу. Русский университет еще не был окончен. Вот отчего в своей критике он опирается пока что на психологические доказательства. Вот отчего его герой, томимый одиночеством человек, дан вне социальной среды и общественной жизни, вот отчего ему чужды интересы других людей, он глух и равнодушен к судьбам своих сограждан: «должность требует моего выезда,—невозможно, но от оного зависит успех или неудача в делопроизводстве, зависит благосостояние или вред твоих сограждан,—напрасно». Впавший в «бесчувственность» герой, предавшись своим •страданиям, своим чувствам, не едет туда, куда призывает его долг. Вот отчего своего утешения он ищет в общении не с людьми вообще, не с теми, с кем связан «по должности», а лишь «с друзьями души».