Вместо стихии субъективного созерцания, «приучения себя к смерти», внимание героя привлекает объективный мир. Он замечает пышность памятников, и это вызывает его гневное, сатирическое слово о гнусности человеческого тщеславия, цветущего и торжествующего не только при жизни, но и после смерти: «на месте незыблемого спокойствия и равнодушия непоколебимого могло ли бы, казалося, совместно быть кичение, тщеславие и надменность. Но гробницы великолепные? Суть знаки несомненные человеческия гордыни».
Так совершается в пределах традиционной кладбищенской темы коренной переворот в эстетике: вместо стихии «субъективности», равнодушия к окружающему миру, к реальности бытия, к другим людям—интерес и доверие к объективной действительности, к судьбам и бытию других людей. В «Дневнике» мы были погружены в больную мятущуюся душу человека, ничего не зная ни о нем, ни о его окружении. В «Слове» мы видим реального человека, бродящего по Невскому кладбищу, осматривающего памятники, возмущающегося надменностью и гордыней, останавливающегося, наконец, перед памятником великому русскому поэту и задумывающегося о его судьбе, о его вечной славе. Мы знаем, что герой пришел на кладбище после прогулки в роще, что «солнце липе свое уже сокрыло, но легкая завеса ночи едва, едва ли на синем своде была чувствительна».
Закономерной поэтому оказывается и новая тема— не самораскрытие героя, а попытка построения объективной биографии другого человека, раскрытие его духовного мира, его «чувствований». Но еще важнее сам выбор героя—им оказывается не просто другой человек, но исторический деятель, «великий муж, исторгнутый из среды народные», первый из совершивших подвиг во благо отечества, русский не только по рождению, но по духу, по делам своим. Отказавшись от формулы «человек велик своим чувством», Радищев ищет иную, русскую меру ценности человека, и, обращаясь к русской жизни, к событиям всемирно-историческим, он находит героя, жизнь которого позволяет открыть то важнейшее, что определяет личность, ее индивидуальность, ее достоинства и духовное богатство—заслугу обществу. Ломоносов «подстрекаем науки алчбою», «собирает познание вещей», изучает языки, математику, логику, химию, физику, словесность, входит в «храм любомудрия»—все для того, чтобы оказать «услугу отечеству». Он преобразует русское стихотворство, «преподает правила российского слова, вознамереваясь «руководствовать согражданам своим». Слово, по Ломоносову, дано человеку «для сообщения своих мыслей», оттого сам поэт создает грамматику, риторику, облегчая общение между русскими людьми, распространение знаний, открывая возможность общественного «действия на своих современников». В этом последнем действии первую роль играют его «творения», возросшие на обновленном им языке. Творения Ломоносова повествуют о том, «что он был», открывают намерение «сообщить согражданам своим жар, душу его исполнявший». Но чем больше находит Радищев в Ломоносове-поэте достоинств патриота, тем яснее становится ему и недостаточность, неполнота этого патриотизма. Радищев, уже окончивший русский «университет», считает нужным указать на исторически объясняемые слабость, ограниченность Ломоносова-человека. Он был великим патриотом и гражданином, но Радищев скорбит, что он «льстил похвалою в стихах Елизавете», что «не восстал он на губительство и всесилие», что не обратил слова своего в защиту русского хлебопашца.
В 1782 году Радищев пишет «Письмо другу, жительствующему в Тобольске», тесно примыкающее к «Слову о Ломоносове». Принципы, выработанные в «Слове», торжествуют в «Письме». Внимание Радищева привлекает реальный исторический факт—открытие памятника Петру I работы Фальконета. Он описывает документально точно все происходившее на Сенатской площади в этот день. Поэтому уже само начало вводит нас в атмосферу этой исторической достоверности: «Сочинено 8 августа 1782 года. Вчера происходило здесь с великолепием посвящение монумента Петру I». «Вчера»—соответствует действительности—письмо писалось 8-го, а памятник открыт был 7 августа.
Новое произведение написано человеком, не мыслящим существования вне общежития, высоко ценящим живое общение с людьми и особенно «беседование» с другом. Присутствуя при открытии монумента, взволнованный событием, он задумался над судьбой этого удивительного царя, над тем, что сделал он для России, над принципами монархического правления вообще и немедленно спешит поделиться с этими своими думами, приглашает «на беседование» того, с кем «юношеские провел дни свои». Как и в «Слове», героем «Письма» является не автор его, а другой человек, и опять исторический русский деятель— Петр I. В облике «властного самодержца» Радищев увидел могучую личность великого русского «плотника», воодушевленного заботой об отечестве, основателя «града на Неве», обновившего Россию», сообщившего «стремление» своему отечеству—«столь обширной громаде, которая яко первенственное вещество была без действия». Именно патриотическое чувство делало Петра замечательной личностью, именно эти деяния на благо отечества позволили Радищеву «вознести ему хвалу» и видеть в нем «мужа необыкновенного, название великого заслужившего правильно».
Но еще более, чем у Ломоносова, Радищев видит ограниченность патриотизма Петра, ограниченность его личности. Ломоносов не способствовал духу вольности, Петр ничего не мог сделать для освобождения народа, ибо он был царем, самодержцем: «Нет и до скончания мира примера может быть не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своея власти, седяй на престоле». Ломоносов «не восстал на губительство и всесилие», не защитил пребывавший в рабстве народ, и в этом, по Радищеву, его вина. Петр, будучи царем, «истребил последние признаки дикой вольности своего отечества» и оттого вторым монументом, незримо возвышающимся рядом с фальконетовским, была «ненависть к нему его современников».
Здесь же Радищев открыто говорит о том, что может воспитать и создать истинного человека. «И я скажу, что мог бы Петр славнея быть, возносяся сам и вознося отечество свое, утверждая вольность частную». Радищев точно формулирует свою меру ценности личности, свое определение патриотизма: деятельность, направленная на утверждение «вольности частной», борьба за освобождение крестьян от рабства, за свободу’ сограждан. Это и есть наивысшее патриотическое служение, более всего «возносящее» отечество, а равно возносящее человека к наивысшему самораскрытию своей индивидуальности, своего духовного богатства. Так впервые в произведениях Радищева осуществляется слияние патриотизма и революционности. Это поднимало его творчество на новую ступень. Такое понимание патриотизма идейно вооружало русскую литературу.
После «Письма к другу», начиная с оды «Вольность», героем новых произведений Радищева станет патриот-гражданин или, как его назовет сам автор, «прорицатель вольности», утверждающий свое человеческое достоинство в политической борьбе против русского самодержав-ства и крепостничества. В оде «Вольность» лирический герой автобиографичен. После «Слова о Ломоносове», после «Письма к другу», где героем был исторически реальный деятель, Радищев как бы возвращается на позиции «Дневника одной недели» с ее стихией автобиографичности и исповедности. Но это только кажущееся возвращение,—Радищев обратился к проблеме автобиографичности, обогащенный опытом русской литературы, обратился с позиций человека, ставшего на путь «борзых смельчаков»,—путь революционной деятельности, и оттого сумевший исторически взглянуть на самого себя. Русская история, которой много занимался Радищев именно в 80-е годы, говорила ему: в пантеоне русских деятелей было много великих мужей, лучшие из них—патриоты, сыны отечества, оставившие неизгладимый след в жизни России и ее народа,—такие, например, как Петр, Ломоносов. Ныне общество выдвинуло на первый план крестьянский вопрос, вооруженная крестьянская война поставила на долгие годы в качестве первоочередной задачи ликвидацию крепостничества и самодержавия. В этих условиях нужны и новые деятели, нужны «прорицатели вольности», нужны революционеры. Он, Радищев,—первый это осознавший и мужественно начавший борьбу,—тем самым объективно становится историческим деятелем. Лирическая стихия оды «Вольность» воссоздавала духовный облик первого русского революционера, она раскрывала нравственное богатство не личности вообще, а русского человека 80-х годов XVIII века, осознавшего необходимость подготовки народной .революции в России, опиравшегося в своих выводах на объективный ход общественного развития, на творческий опыт восставшего от «тяжести порабощения» русского крепостного крестьянства. Радищев, человек, лирически раскрывший себя в оде, выступает как объективное явление русской истории, русского революционного движения.