Небывалым предстало «тайное тайных» души лирического героя оды. Ненавистник рабства, свободолюбец, он жил единой жизнью с окружающим миром, его мечты прорывали «завесу времени, будущее от нас отделяющую». Он печалился—и это была скорбь патриота, видевшего «в отечестве своем драгом» ненавистное самодержавие и рабство. Он мечтал—и это была мечта о революции в России, о «дне избраннейшем всех дней».
Радищев показал, как весь духовный мир его лирического героя конкретен и оттого обусловлен национально-социальными обстоятельствами политического бытия России. В этом отношении особый смысл имеет строфа, в которой Радищев формулирует свое понимание целей и смысла человеческого существования, определенных условиями России, верным сыном которой он оставался. После описания победы революции в Америке Радищев взоры свои обращает к своей родине и решительно заявляет, что как ни дорога ему свобода, но он никогда не уедет из своего отечества, не прельстится заокеанскими благами, а останется у себя в России, останется для того, чтобы добывать истинную свободу для своих соотечественников. Он пишет:
Но, нет! где рок судил родиться,
Да будет там и дням предел,
Да хладный прах мой осенится Величеством, что днесь я пел;
Да юноша, взалкалый славы,
Пришед на гроб мой обветшалый,
Дабы со чувствием вещал:
«Под игом власти, сей рожденный,
Нося оковы позлащенны,
Нам вольность первый прорицал.
«Обаятелен мир внутренний,—писал в одном из своих писем Белинский,—но без осуществления во вне он есть мир пустоты, миражей, мечтаний». Это открыл для себя Радищев. Его внутренний мир—мир «прорицателя вольности» и русского революционера—жаждал осуществления вовне, этим внешним миром была для него Россия. Вот отчего так обаятелен и прекрасен мир этого чело^ века.
IX
После оды «Вольность» в годы 1784—1789 Радищев пишет два своих центральных произведения: «Житие Ф. В.Ушакова» и «Путешествие из Петербурга в Москву», внутренне связанных идейной общностью.
«Житие Ушакова»—это обобщение прошлого опыта, сделанное с позиций уже сложившегося революционного самосознания.
В «Дневнике одной недели» Радищев полемизировал и пытался показать психологическую несостоятельность одного из тезисов Руссо, сформулированного в романе «Эмиль или о воспитании». «Житие Ушакова»—книга, выросшая в атмосфере резкого и всеобщего критического пересмотра идей радикального французского мыслителя, пересмотра с позиций национальных задач русской революции.
Как ни положительна была объективная роль теории Руссо о воспитании в условиях феодального общества, она в своем существе представляла собою теорию буржуазно-индивидуалистическую и потому антиобщественную. Именно это и вооружало против нее Радищева.
Система убеждений Руссо на редкость лаконически и полно нашла свое выражение в книге «Эмиль». Ненавидя сословное феодальное государство, где ценили только ранг, звание, а не личное достоинство, он выступает с апологией и защитой человека. Видя, как современное ему общество уродует, калечит, порабощает личность, видя, как весь аппарат власти, вся структура государственного устройства направлены на подготовку из человека члена этого общества, он страстно и горячо отрицает это общественное воспитание. «Все прекрасЕЮ выходит из рук творца вещей, все вырождается в руках человека»,— заявляет он. Современное общество воспитывает верного слугу жестокого, несправедливого, деспотического государства, подавляя в нем все драгоценное, составляющее его «я». Так, оказывается, в уоловиях сословного государства гражданин и человек враждебны друг другу, разделены друг от друга. Поэтому-то Руссо обрушивается на общественное воспитание. «Общественное воспитание не существует более и не может существовать потому, что там, где нет более отечества, не может быть и граждан. Эти два слова—отечество и гражданин—должны быть выброшены из современных языков. Я знаю причину этого, но не хочу об этом говорить». В этих словах вся позиция Руссо, позиция протестанта и гневного отрицателя сословного государства и в то же время позиция буржуазного индивидуалиста, не желающего бороться за обращение своей родной Франции в отечество, не дорожащего именем гражданина Франции, предпочитавшего в теории создавать систему воспитания индивидуалиста, равнодушного к окружающему его миру и страданиям угнетенных людей, в жизни—именоваться «гражданином Женевы».
Роман «Эмиль» и написан «гражданином Женевы», предлагающим утопическую идею воспитания человека, воспитания, состоящего в ограждении естественной доброй природы, прирожденных достоинств от общества. Отсюда главная догма этой системы: «Образуй с самого начала ограду вокруг души твоего ребенка». Воспитание в полной изоляции от окружающей среды, от общества, позволяет привить воспитаннику открыто индивидуалистические идеалы: «Человек,—учит Руссо,—существует весь для себя». Воспитанник из рук Руссо должен выйти «ни судьей, ни солдатом, ни священником»,—«он будет прежде всего человеком». «Жизнь—вот ремесло, которому я хочу его обучить».
Эмиль—это человек особой, «новой породы», человек без родины, без общественных идеалов. Руссо подчеркивает—для воспитания не имеет значения ни общественная среда, ни национальные традиции, а лишь добрый климат, благоприятствующий физическому здоровью. Эмиль «не нуждается ни в чем, кроме себя, для того, чтобы быть счастливым». Ему нужна религия, ибо без религии нет добродетели. Добродетель же, состоящая в следовании предначертаниям природы (то есть в умении жить для себя),—честность, искренность, богатство чувства, в том числе чувство бога, его могущества и т. д. «Что же такое добродетельный человек?»—спрашивает Руссо, после того как Эмиль прошел весь курс воспитания, и отвечает: «Это тот, кто умеет побеждать свои влечения, так как в таком случае он следует своему разуму, своей совести; он исполняет свой долг; он держит себя в порядке и ни за что не отступит от него. До сих пор ты был свободен только по видимости; ты обладал лишь непрочной свободой раба, которому ничего не приказывают. Теперь будь свободен на деле; учись быть господином самому себе, повелевай своему сердцу, Эмиль! И ты будешь добродетельный».
Эмиль, действительно, стал свободным на деле в результате воспитания. Но что же это за свобода, которую так славит Руссо? «Свобода не в какой-либо форме правления, она в сердце свободного человека, он носит ее повсюду с собою». И здесь оказывается, что свобода Руссо—это свобода моральная, свобода для себя, свобода, в конечном счете, собственного благополучия. Закономерным поэтому является и конечный идеал жизни Эмиля, как итог всей воспитательной системы Руссо. Вот что заявляет этот «естественный», от природы «свободный» человек: «Я знаю только одно счастье—жить независимым с тем, кого любить, зарабатывая каждый день аппетит и здоровье своим трудом... Я не хочу другого блага, кроме небольшого хутора в каком-нибудь уголке мира. Вся моя жадность будет заключаться в том, чтобы привести его в цветущее состояние, и я буду жить припеваючи. Дайте мне Софи и мое поле—и я буду богат».
Филистер и собственник, буржуа и семьянин, самодовольный и опьяненный своим чувством, своей добродетелью, своим полем, своим «хутором», своей Софи, равнодушный к окружающему его миру и людям, и в равнодушии жестокий эгоист,—вот кого воспитал Руссо, стыдливо прикрывая от самого себя убогость и ограниченность идеала пышными философическими одеждами «естественного, природного человека». Но, вожделея этого своего уюта и своего самодовольного счастья, как и следовало ожидать от буржуа, Эмиль не отваживается завоевать его. завоевать его хотя бы для себя. Дух борьбы ему чужд. Человек без родины, он думает лишь о себе. Не находя во Франции условий для осуществления своего идеала, он отправляется по Европе в поисках «убежища, в котором бы можно жить счастливым с семьей». Если, заявляет своему Эмилю