– Что значит оригинал? — не удержавшись, встрял Рощин.
– В энциклопедии на букву «О» посмотрите — там все написано достаточно подробно и простенько. В расчете на дебилов. Вы, надеюсь, все поймете.
– Считайте, что посмотрел. И «оригинал пистолета» там не нашел.
– Конечно не найдете — там такого нет. Вы можете копии делать только текста с бумаги, а я могу копировать все — дайте только шаблон и сырье. Мой ксерокс вашим не чета — ему любой предмет по зубам. Наши технологии и близко к подобному еще не подобрались. Максимум — могут делать бронзовый макет копируемого предмета. Ни о какой внутренней структуре или полной аналогии не может быть и речи. Нам до такой технологии еще не один век расти.
Грищенко, недовольно покосившись на Рощина, перехватил инициативу в свои руки:
– Так вы признаетесь, что замешаны в многочисленных нападениях на военные объекты с целью хищения вооружения?
– Да, признаюсь. Давайте ручку — все подпишу. Будете гордиться моим корявым автографом. Жаль, что недолго.
– Расскажите об остальных членах вашей группы. Сколько их. Фамилии и адреса.
– Сколько? Всего у нас сейчас около шестидесяти серьезно посвященных и еще человек четыреста, которые не знают всего — вроде тех же операторов «глаз». Есть еще сотни три помощников, используемых почти втемную — знают лишь о мелочах. Ну и свинок у нас миллионов четыреста.
– Не понял?
– А что тут непонятного? Шестьдесят человек посвящены почти во все, четыреста помощников и опытных техников, сотни три разного сброда, занимающегося сбором информации, составлением алгоритмов обучения и прочими мелочами, и около четырехсот миллионов свинок, — последнюю цифру задержанный произнес с огромным удовольствием, явно смакуя. — Я вообще-то хотел довести их число до шестьсот шестидесяти шести миллионов — знаковая цифра, библейская, но вряд ли это теперь получится. Есть еще и бонус в виде разных грызунов или огненных шагателей, но мы пока не знаем их боевых возможностей. Может они окажутся бесполезными… Вы ведь меня не отпустите сейчас, после допроса?
– А сами как думаете?
– Думаю, что нет. Раз так, то до библейской цифры мне уже не добраться… Пройдет несколько часов, и свинки потянутся к портальным тупикам. Первым умрет Гриша, если уже не умер, потом… потом умрет человечество… Это будет кардинальная санация планеты. Уничтожение… Свинки тоже потери понесут — без этого не обойтись. Не добраться мне теперь до шестьсот шестидесяти шести… Гришу тоже жалко — светлая голова. Без него бы всего этого не было. Но он слишком наивен и много ошибается — оставлять его сейчас нельзя… Не туда его заносит… не туда… Вредно для дела… Да и побаиваюсь я его временами — с ним что-то не то. Со всеми, кто слишком много работал с артефактами, что-то не то… Но с ним особенно. Сильное воздействие на психику, а может и не только на психику. Мне иногда страшно — я ведь тоже слышу голоса. И вижу знаки… Но я сопротивляюсь этому, а он нет. Он почти безумен! И безумен искусственно!
– Махров! Еще раз повторяю — не стройте из себя дурака. Отвечайте по существу. Фамилии и адреса. И адреса мест, где вы держите похищенное оружие. Если вы начали сотрудничать со следствием, не останавливайтесь — это глупо. Сотрудничество вам зачтется — обещаю.
– Я? Со следствием? Сотрудничаю? Смешно. Да я здесь просто развлекаюсь. Странно, но чувствую себя почти как бог. Я ведь знаю будущее, а вы нет. Завтра я буду на вершине мира, а вы все сгниете. Интересная ситуация. Забавная. Не так ли?
В своем безумии задержанный был неподражаем — Рощин, глядя в его глаза, не замечал ничего, кроме подтверждения истинности каждого слова. Махров действительно верил во все, что говорил. Действительно полный псих. Это даже не последствия аварии — на ровном месте такое вдруг не появляется. Но у этого психа была информация. В его бреде присутствовали крохи истины. Особенно Рощина зацепило упоминание самоходной гаубицы. В российской армии воровали много и охотно, но чтобы утащить такую машину прямо с позиции на полигоне — это был нешуточный скандал. Естественно, следов не осталось. Орудие испарилось. Как испарялось все, до чего добирались хитрые руки этой удивительно неуловимой шайки.
– Махров — хватит здесь комедию ломать. Фамилии. Адреса.
– Явки и пароли, — противно прыснул задержанный. — Завтра четыреста миллионов моих свинок наведаются в гости. В гости к человечеству. Они будут повсюду — ни одного уголка не обделят вниманием. Двадцать лет мы собираем информацию по военным объектам — если и пропустили что-то, то немногое, или мелочь. Армию накроют сразу — вряд ли более одного процента боеспособных военнослужащих сумеют пережить первый день. А потом возьмутся за города — главные рассадники человеческой грязи. Города за день не уничтожить — с ними повозиться придется. Но ничего — мы ведь никуда не торопимся. Свинки придут в каждый дом, в каждую квартиру. И здесь их тоже будет немало. Придут прямо сюда и поубивают к чертям всех. Кроме меня. Я ведь избранный — они ведь за мной придут. Все — уводите меня отсюда. Устал я на вас смотреть… покойнички. Больше ничего говорить не буду. Скучно стало. Вы унылые.
– Так мы и развеселить можем — нам это недолго.
– Чем? Пригрозите мне незабываемой ночью, проведенной в камере для гомосеков? Не смешите. Я при аварии головой ударился — мне нужен покой и ласковая медсестра. Если на мне царапина лишняя появится, представляете, какой скандал может подняться? «Украинские фашисты пытают известного эколога и борца за сохранение дикой природы!» Ваше руководство с вами потом такое сотворит, что гомосекам и не снилось. И вообще — все, что я здесь нес, это параноидальный бред искалеченного человека.
– Слишком у вас интересный бред… — Грищенко поднял трубку внутреннего телефона: — Уведите его.
Дождавшись, когда за конвоирами закрылась дверь, повернулся к Рощину:
– Ну как?
– Похож на психа, но в этом деле он замаран по уши. Гаубицу увела та же шайка — с тем же почерком. Я могу даже номер машины дать. Он этот эпизод упоминал. Ну и остальное добро тоже.
– Что — они и танки угоняли в неведомые дали? Он ведь про них говорил?
– Бывало и такое.
– Да уж… дела у вас… Сейчас мы его до вечера помаринуем, а потом я за него серьезно возьмусь. Есть у нас тут один старичок — расколоть кокос об матрас может, дай только пару часиков и подготовленного клиента. Подготовкой займусь. Не слезем с него, пока не пойдет информация. А она пойдет.
– Мне можно будет при этом присутствовать?
Увы — в глазах Грищенко ответ прочитался еще до того, как сорвался с губ. Сотрудничество это хорошо — но пора российскому гостю и честь знать.
– Нежелательно. Со мной одно дело, а с дедушкой… Но я вам сообщу, если он начнет разливаться соловьем. А там, наверное, все равно россиянам его передавать придется — запрос, думаю, сделаете. Если на Украине за ним ничего серьезного нет, то он ваш. Убийство солдат у вас же были. У нас мы можем пришить ему лишь хранение огнестрела — несерьезно.
– Не удивлен, если и на вашей земле они отметились в чем-нибудь похуже, чем хранение оружия.
– Запросто. Надо поднять инфу по пропажам вооружения — может найдем их следы. Но каково загибает, а? Четыреста миллионов свинок. Мне многое доводилось слышать, но такое… Крут этот Махров — психиатрам очень понравится.
Синельников Игорь Анатольевич, или в прошлом просто Синий, открыв дверь, стиснул Рощина в объятиях. Дружеских, разумеется, объятиях. И хотя Рощин не видел его уже десять лет, показалось, что не прошло и дня. Изредка бывает, когда между людьми возникает чувство полного единства. Какого-то сродства, не оставляющего места для неловкости в любой ситуации. И все между ними естественно — без глупых стандартных церемоний. Можно не видеться годами, но помнить друг о друге с теплом, звоня не только чтобы поздравить с днем рождения, а и безо всякого повода. «Серега! Вечер добрый! Я тут футбол посмотреть решил, но как глянул на игру, от ужаса полез за водкой. Первую рюмаху уже накатил за упокой этих педерастов, что в чистом поле всей толпой мяч найти не могут, а вторую за твою здоровье пью. Если у тебя что-то есть, а у тебя не может не быть, наливай и себе — чокнемся об трубки. Мы ведь не алкаши сам-на-сам пить?!» Вот так и жили старые друзья — их разделяли границы и тысячи километров, но ощущения разлуки не было. Они не просто поддерживали связь — они оставались вместе.