Прежде всего, конечно, следовало отыскать Стороженко. Стороженко мог бы объяснить и показать больше, чем написал в своем письме. И Чащин поднялся на третий этаж, полагая, что бухгалтерия при такой системе распределения площади должна находиться где-нибудь у черта на куличках.
На третьем этаже ее не было. На четвертом — тоже.
Отчаявшийся исследователь обратился за помощью к какому-то местному обитателю, лениво проглядывавшему заголовки в стенной газете трехмесячной давности. Оживившийся туземец пожелал лично проводить посетителя. Чащин уже заметил, что большинство обитателей этого каменного дворца бродило по комнатам как спросонья и изнывало от безделья. Только статистики и экономисты сидели почти невидимые за ворохами бумаги и из их комнат слышался треск арифмометров, напоминавший пулеметную стрельбу.
Бухгалтерия помещалась в подвале.
Здесь работа шла на полный накал. Девушки, женщины и старики, — молодых мужчин почему-то в счетоводном деле Чащину видеть не приходилось, — усиленно считали, вычисляли и записывали полученные результаты с такой же мрачной деловитостью, как если бы исчисляли орбиту движения неведомого небесного тела, направляющегося из мировых пространств к Земле и угрожающего столкнуться с нею. Казалось, что вот-вот один из этих мрачных тружеников поднимется, — они сидели по трое и по четверо за каждым кухонным, обеденным и канцелярским столом, — поднимется и объявит мрачным голосом:
— Путь тела и скорость высчитаны, измерены и взвешены! Катастрофа произойдет в следующее воскресенье в четырнадцать часов четырнадцать минут и тринадцать секунд!
Однако видимых результатов этой бешеной работы не было. Бумажка об уплате штрафа в три рубля, на которой Чащин пытался остановить свое внимание, как балетный танцовщик останавливает внимание на чьем-нибудь лице, чтобы не закружиться на сцене после первого же пируэта, все летела со стола на стол, ее записывали, отмечали, переносили цифры из книги в книгу, а путь не становился короче. И только после того, как к ней были пришпилены десятая, одиннадцатая и двенадцатая бумажки, а ее существование было отмечено в восьмой, девятой и десятой книгах, старичок счетовод, возле которого стоял Чащин, рассмотрел ее на свет, удовлетворенно вздохнул и засунул в шкаф, где уже покоились тысячи таких же бумаг, обросших более мелкими квитанциями, ордерами и справками, как корабль — моллюсками.
— Вы ко мне? — вежливо осведомился старичок, подтягивая люстриновые нарукавники и собираясь взяться за следующую бумажку.
Чащин не успел ответить, и старичок нырнул в эту бумажную карусель так, что остались видны только хрящеватые уши и лысина. И бумажка, на которой, как успел заметить Чащин, значился расход «на покупку скрепок канцелярских Р. 2. 45», пошла кружиться по столам, постепенно отягощаясь и обрастая все новыми ордерами, расписками, реестрами. Так что когда она поступила обратно к старичку, уже весила не меньше полутора килограммов. Старичок опять рассмотрел бумажку на свет, взвесил ее тяжесть в руке, облегченно вздохнул и сунул в тот же шкаф, где покоились ее предшественницы.
Подняв рассеянные бледно-голубые глазки, он снова заметил Чащина и, беря в руки следующую бумажку, опять механически спросил:
— Вы ко мне?
Чащин торопливо ухватил его за рукав, и вовремя: старичок уже готов был окунуться в тот же заколдованный бумаговорот.
— Простите, — сказал Чащин, — сколько раз вы проводите по вашим книгам и ордерам расходную и приходную суммы?
— Шестнадцать раз! — гордо ответил старичок, потом выпрямился на стуле и удивленно посмотрел на Чащина. — Кто вы такой? Что вам тут надо?
— Спасибо, ничего, — устало сказал Чащин.
Представление о безмерности этого бумажного моря совсем убило его. Шестнадцать раз! А в день таких бумажек поступают тысячи. Нет, ста человек для такой работы явно недостаточно. Вот почему здесь работают с бóльшим напряжением, чем на любом конвейере.
Он хотел задать еще какой-то вопрос, но заметил, что старичок уже снова путешествует в бумаговороте и виден только его воротник. Можно было попытаться вытащить его за воротник, но Чащин не знал, безопасно ли для старика такое вмешательство. Он где-то читал, что внезапно остановленный на своем пути лунатик обычно падает с крыши. Старичок мог с таким же успехом скончаться от инфаркта. И Чащин терпеливо подождал, пока очередная бумажка, пропутешествовав по всем столам, опять не оказалась в руках старичка. Старичок снова оглядел ее, понюхал, взвесил и сунул в шкаф.