— Подумать только, этакая мразь, а человек может погибнуть!
И Староверов вдруг понял: ему непривычна новая ответственность. Если бы речь шла о каком-то сложном необыкновенном строительстве, о борьбе с неурожаем, даже, допустим, о военной защите города, во всех этих случаях секретарь горкома чувствовал бы себя на высоте положения, умело и умно распоряжался, предвидел будущее, планировал свои силы и возможности. Но то, что случилось, было столь не похоже на обычные и самые необычные дела горкома, что человек оказался как бы разоруженным перед врагом. В прежние времена в таких случаях люди обращались к богу. Теперь времена другие, и люди давно перестали надеяться на божий промысел, но на кого же надеяться секретарю горкома, как не на них, ученых людей, которых он сам призвал на помощь?
Он тихо сказал:
— Все самое трудное уже позади. Теперь всем нам будет легче!
Сблизив себя с секретарем горкома, глядевшим на него с такой надеждой, он как бы переложил часть ноши с плеч того на свои. И верно, секретарь вздохнул с некоторым облегчением, будто идти стало легче. А мысли Староверова каким-то непонятным образом перекинулись к Галине Сергеевне.
Сколько времени он не думал о ней? Почти сутки! А ведь он полагал, что и часа не проживет, не вспомнив ее. И вот — прожил! И сейчас, думая о ней, он представлял не столько встречу с нею, сколько размышлял, а что бы она сказала, увидев его за этой грязной и опасной работой? Хватило бы у нее мужества подойти к нему, или она тоже опиралась бы на бога и ждала, когда бог поможет ему и спасет от опасности?
Эти мысли были горькими, и он, словно бы отстраняясь от них, сказал:
— Пойдемте на телеграф!
— Да, да, — возбужденно подхватил секретарь горкома. — А вам и отдохнуть пора…
— Ну, отдыхать-то некогда, — рассеянно ответил Староверов. В это мгновение он подумал, что телеграф — не только средство просить помощи, но и обыкновенный способ напомнить кому-то, что ты жив. Тряхнув головой, как будто отгоняя назойливые мысли, он поспешно перешел к делу. — Значит, самолет будет? Сергей Александрович, отберите нужные штаммы. Машину, я думаю, дадут?
— Конечно, конечно, — заверил секретарь и прошел к телефону. С аэродрома ответили, что первый самолет уходит в пять часов утра; заказ на билет принят.
Староверов простился с Краснышевым, сбросил халат и вышел.
Ночь давно уже переломилась, восточный край неба розовел, золотился, похожий на тяжелую парчу. Море было еще темным, но подальше от берегов как бы светилось, наливаясь теплотой и живыми красками.
Дежурная на телеграфе испуганно вскинула голову, увидав необычных посетителей. Староверов долго писал телеграмму, осмотрительно выбирая слова. Пугать он никого не хотел, но и умолчать о сложности положения не мог. После него телеграмму подписали представители города.
Они вышли под трескучий перестук аппарата. Телеграмму уже передавали. И все вдруг будто впервые увидели мир. Староверов, заметив возбуждение своих спутников, насмешливо сказал:
— И увидел бог, что мир прекрасен…
— Откуда это? — удивленно переспросил секретарь.
— Из библии. После сотворения мира.
— Да, но мы еще чудес не сотворили, — напомнил секретарь, снова хмурясь, словно лишь на мгновение позволил себе отдохнуть. — Вы в гостиницу, товарищ Староверов?
— Одну минуту! — Староверов вдруг повернул обратно. Подойдя к столу, отыскал среди разорванных бланков чистый, написал адрес и одну фразу: «Ты живешь в моем сердце». Передав бланк телеграфистке и оплатив квитанцию, вспомнил: даже в мыслях не говорил с Галиной Сергеевной на «ты». Однако исправлять не стал, пусть фраза звучит так, как вылилась она в этот ранний рассветный час, в эту тяжелую, беспокойную ночь. Да, эта женщина неизвестно почему живет в его сердце, и ему не хочется прогонять ее. С этой ношей ему стало даже легче жить!
До гостиницы шли пешком. Случайные прохожие удивленно оглядывались вслед, так необычна была эта ранняя прогулка самых занятых в городе людей.
В следующие двое суток новых больных не было. Лаборатория по производству вакцины выдала первый материал. Староверов сам следил за уколами и с облегчением заметил у многих больных признаки улучшения. До выздоровления было еще далеко, но юноша-крановщик, которого Староверов в день приезда посчитал обреченным, выглядел куда веселее. Миссия Староверова заканчивалась.
Пока его еще не отпускали, но он волен был придумывать, куда направиться теперь. Если на побережье не обнаружится еще одной вспышки болезни, он может уехать через день-два. Не отпускали его лишь потому, что выжидали: новая вспышка могла случиться хотя бы потому, что последний больной появился в больнице так недавно. Но инкубационный период, когда болезнь не видна и потому более опасна, заканчивался в ближайшие дни, и Староверов имел право продолжить свой отдых. Краснышев уже телеграфировал из Москвы, что занимается схожими с пситтакозом болезнями, вроде лимфогранулемы. Моргония отбирал последние штаммы вируса для своего института. Тем же самым занимался и Староверов. Даже Ермаков чувствовал облегчение: впервые он не участвовал в обходе больных: вероятно, захотел выспаться…