— Значит, наш больной выздоровел!
Галина Сергеевна, вспыхнув, оторвалась от Староверова, поправила подушку и отошла. Но она чувствовала, что Староверову надо видеть ее, и остановилась в ногах. Врач подошел, взял руку, посчитал пульс, шевеля толстыми губами, опустился в кресло.
— Ну что же, все кончилось благополучно! — сказал он. — Теперь несколько дней диеты, покой, и можно будет встать. Но какую сиделку приобрели вы в лице Галины Сергеевны!..
Она смутилась, но Ермаков, не желая замечать, как ей неловко от его похвал, принялся рассказывать, как убеждала его Галина Сергеевна разрешить ей ухаживать за Староверовым, как ожидала конца инфекционного периода и, наконец, завладела этой палатой. А Староверов смотрел на молодую женщину, не в силах оторвать взгляд, и думал о том, что вот и пришло время, когда они всегда будут вместе. Пусть они пришли к этому через трудные и тяжкие испытания, тем крепче станет связавшая их нить.
Врач поболтал еще немного, рассказал об отъезде вирусологов, о беспокойстве Краснышева и министра при известии о болезни Староверова и ушел. Потом пришла сестра, затем няня принесла завтрак. Но все это время Староверов и Галя были словно наедине. Галя кормила его, не позволяла двигаться, приказывала молчать, но даже этот деспотизм был мил ему. С большим трудом он уговорил ее пойти отдохнуть, но и отдыхать она осталась в комнате сестер. Няня таинственно сказала:
— Здесь и спит.
Он попросил у няньки зеркало и обнаружил, что оброс курчавой каштановой бородкой, реденькой, мелкой, как ни странно, молодившей его. Подумал: может быть, сохранить эту бородку, как воспоминание о времени, когда к нему пришло счастье, но лицо казалось таким чужим, что испугался, — ведь Галя встретила его без бороды. Попросил позвать парикмахера и вытерпел довольно долгую процедуру. Попросил принести свежую рубашку и переоделся. И каждая эта мелкая забота как будто прибавляла силы. С аппетитом съел второй завтрак и снова уснул.
С этого дня наступило время покоя. Галина Сергеевна больше не дежурила по ночам, но приходила к Староверову с утра и оставалась весь день. Они выходили во внутренний садик, сидели, разговаривали, иногда молчали — с нею и молчать было хорошо, — немного гуляли, с каждым днем увеличивая число кругов по тенистым аллейкам. Перед окнами больше не маячили скорбные фигуры ожидающих страшной вести: в больнице теперь лежали легкие больные, которых можно было навещать. Два раза к Староверову заглядывала Лиза — сообщить, что все препараты отправлены, что его бумаги собраны; но ему ничего не хотелось писать о болезни, хотя из министерства уже напоминали, что ждут отчет, а редактор журнала дважды звонил, просил статью. Лиза была какой-то хмурой, с Галиной Сергеевной разговаривала принужденно, и Староверов был даже рад, когда она перестала показываться у него. Краем уха он слышал, что Лиза продолжает работать в лаборатории при больнице, что она недовольна Галиной Сергеевной, но почему и как произошла размолвка между ними, его не занимало. В эти дни он был необыкновенно глух ко всему, что находилось за пределами его маленького счастья.
Они переехали в гостиницу, сняли номера рядом и были постоянно вместе. Секретарь горкома убеждал Староверова поселиться в одном из санаториев, но Староверов бежал от людей: вдвоем им было лучше.
Как-то он заговорил о том, что им надо оформить брак. Галина Сергеевна отшутилась:
— Мы не можем пригласить всех твоих и моих друзей в этот город. В гостинице не хватит мест. И потом, ты должен знать, что по закону для регистрации брака требуется постоянная прописка. А я уже вижу, что по характеру ты настоящий бродяга. Сегодня твой дом здесь, а завтра, по первому слову министра, ты будешь в другом городе, — и с сожалением добавила: — Странная судьба для ученого…
Он отговорился, что за весь год выезжал только дважды. Но, кажется, получилось не очень ловко. Она, как видно, вспомнила, чем закончился последний выезд, и вздохнула.
Однако когда он снова заговорил о браке, Галина Сергеевна согласилась, что по возвращении в Москву это будет их первым делом. Они даже немного поспорили о том, как устраивать свадьбу: широко ли, или в узком кругу нескольких друзей. Он требовал, чтобы был пир на весь мир, а она смеялась и утверждала, что имеет право вето, так как посуду после свадьбы придется мыть ей…
Впрочем, все было хорошо. Ему нравилось ее щедрое сердце — ведь она целиком прониклась его интересами, даже приревновала, когда Староверов пригласил Лизу, чтобы разобраться, наконец, со своими записями. Неужели она сама не может справиться с такой несложной работой? Да пусть он продиктует ей самое главное, а уж она потом отредактирует его мысли. Она же умеет писать статьи по более тонким вопросам: например, психологические этюды о мастерах искусства, исследования по истории театра. Неужели заметки о лечении болезни труднее написать?