И самое любопытное было в том, что она победила его сопротивление. Лиза как-то незаметно исчезла с их горизонта, а через два дня Галина подала Староверову прекрасно отредактированный отчет, даже ошибок в терминологии не было. И когда снова позвонил редактор журнала, Староверов с легким сердцем обещал прислать требуемую статью через неделю.
— Не верю! — воскликнул редактор. — Вы всегда затягиваете до невозможности.
— О, у меня теперь такой ассистент, что мы скоро завалим статьями все ваши редакции, — засмеялся Староверов, лукаво поглядывая на Галину. — Готовьте гонорар!
— Правильно, правильно, — шептала она, стоя возле него. — Мне так хочется хоть чем-нибудь помочь тебе! — А когда разговор с редактором закончился, спросила: — Неужели тебе трудно даются эти статьи? Ведь ты так много знаешь!
В этом вдруг проскользнувшем восхищении было столько приятного для Староверова, что он молча привлек ее к себе.
— Теперь я буду всегда помогать тебе! — решительно сказала она. — И книгу о твоих противных вирусах напишу сама. Ксения Львовна придумала это правильно. Люди должны знать тех, кто их спасает!
Это прозвучало наивно, но и трогательно. Староверов уже давно стал замечать, как менялся характер Галины. Она становилась все мягче, нежнее. То недоверие, которое он замечал в дни первого знакомства, куда-то исчезало, постепенно заменяясь кротким согласием, появилась особая душевность. Староверов невольно вспомнил сказку про царь-девицу, которая побеждала всех богатырей и прославилась своей недоброй храбростью, пока и сама не была побеждена. И на поверку оказалось, что ей всего-то и нужно было уютное гнездо да муж, которому она могла бы беспрекословно подчиняться…
Порой его даже умиляла ее полная неосведомленность в делах того мира, к которому он принадлежал. Он профессор, значит должен читать лекции… Ах, нет? Тогда что же он делает в своем институте? А как он там работает? И Борис Петрович начинал рассказывать о своей работе, постепенно все больше разгораясь, пока вдруг не замечал, что Галина смотрит на него испуганными глазами.
Он спохватывался, но было уже поздно. При ее развитом воображении она уже успевала представить себе всяческие ужасы в стиле конца прошлого столетия, когда ученым приходилось порой испытывать действие смертоносных бацилл на себе. Об этом-то она была наслышана, как наслышан всякий образованный человек о падении Ньютонова яблока или о первом перелете через Ламанш. Беда была в том, что теперь она примеряла все эти трудности к нему, а следовательно, и к себе.
Староверов принимался объяснять, что теперь все работы по исследованию болезней и противодействующих средств проводятся совсем в иных условиях, говорил о своем институте, снабженном всеми новейшими инструментами и приборами, но она только поджимала губы, и он с досадой думал, что Галина не очень верит ему, в глубине души считая, что он успокаивает ее, как добрый сказочник.
В известной мере это льстило: боится за него — значит, действительно любит!
И в то же время где-то в глубинах сознания возникало неприятное чувство неуверенности: а так ли она понимает его, правильно ли думает о его делах, намерениях, свершениях? И хотя он торопливо изгонял эти неуместные мысли, они тревожили, вызывали недовольство, которое вдруг начинало беспокоить, как еще неосознанная боль.
Однако радость отдыха снимала эти непонятные страхи.
Приближался сентябрь, бархатный сезон, и Староверов был доволен тем, что никто не беспокоит его. После болезни отпуск ему продолжили, статью он написал. Можно было купаться, ездить в горы, принимать у себя маленький кружок друзей, образовавшийся после победы над эпидемией. В кружок этот входили Ермаков, санитарный инспектор, иногда присоединялись и секретарь горкома с председателем горсовета. Только Лиза больше не навещала Бориса Петровича. Правда, он как-то и не замечал ее отсутствия, но однажды ему понадобилась какая-то справка. Он попросил Галю позвонить бывшей его помощнице, а Галя обратилась прямо к Ермакову.
Он удивленно спросил, не поссорилась ли Галина Сергеевна с Лизой. И удивился сухому ответу:
— Не люблю людей, жаждущих мученического венца. Они ужасно однолинейны!
— Позволь, — он был и огорчен и взволнован, — но ведь ты сама показала, что способна на подвиг. А Лиза даже не стремилась к подвигу. Она просто выполняла свои обязанности!