— При Сердюке? — испугался Гущин.
— При нем. И был изгнан, — сообщил Чащин.
— Ну, тогда мы оба пропали, — уже без всякого страха, а так, словно констатируя факт тяжелой болезни, сказал Гущин. — Сердюк не забудет о снимках и напомнит Коночкину. Не трать, Федя, силы, иди на дно. И я с тобой. Пойду на кинофабрику. Сначала рабочим, а потом, глядишь, проникну к ним в операторский цех.
— Робость — украшение женщины и порок мужчины, — сурово предупредил приятеля Федор. — Лучше узнай, где отдыхает редактор. Мы еще поборемся!
— Не могу! На меня этот Коночкин взглядом действует. Как будто я кролик, а он — очковая змея.
— Змей, да еще ядовитых, положено обезвреживать, — напомнил Федор.
— Я их боюсь, бр-р-р!.. — и Гущин вышел из комнаты.
Полководец остался без войска. Он долго сидел в тяжелом раздумье, но никаких светлых мыслей в голове не появилось.
Меж тем Коночкин продолжал действовать. Через час Чащина вызвали за командировочным удостоверением, а еще через пять минут он получил в бухгалтерии аванс и вышел из редакции, чтобы немедленно направиться в неведомый Камыш-Бурун. Попутно он узнал, что слово это обозначает Камышовый мыс, что на этом мысу водятся дикие камышовые коты и кабаны. Живут там только рыбаки; причем они не очень любят заезжих людей. Впрочем, эти сведения уже не могли огорчить Чащина, так как неприятностей было и без того по горло.
Он медленно брел к гостинице, разглядывая вечнозеленые кустарники, насаженные вдоль бульвара. «Ничего, — думал он, — жизнь идет. Новое приходит на смену старому. Пусть и не без борьбы, но новое все равно победит. Сегодня Чащина сбили с ног, но придет час, и Чащин еще докажет, что умеет нападать и бороться до конца!»
Внезапно его окликнули:
— Товарищ Чащин!
Поднявшись со скамейки бульвара, к нему стремительно подходила Виола. Лицо у нее было такое решительное, что Федор невольно подумал: «Не продолжение ли это вендетты, кровной мести, со стороны всего семейства? И чего ждать: удара кинжалом или пощечины?» Впрочем, он вспомнил, что участие в вендетте для женщин было не обязательно. Только самые сильные духом пыряли ближнего кинжалами, остальные предоставляли это право мужчинам.
— Из-за чего вы поссорились с моим отцом? — сурово спросила Виола.
— Я написал статью о тресте, которым он руководит, — сознался Чащин, все еще не представляя, чем кончится этот разговор. Но он не умел лгать, поэтому решил, по совету Гущина, тонуть сразу.
— Дайте мне ее! — требовательно сказала Виола.
— У меня ее нет, — испуганно ответил Чащин. Один экземпляр уже пропал, рисковать вторым он не хотел.
— Не бойтесь, я не собираюсь жечь ее, — брезгливо сказала Виола. — Мне надо знать, кто прав. Почему вы ничего не ответили отцу? — вдруг с прежней суровостью спросила она. — Вы понимаете, что обидели меня? Можно было подумать, что я выбираю себе друзей среди недостойных людей. А вы мне показались другим.
От этих слов сердце Чащина сладко заныло, и он проклял себя за ту робость, которую проявил при столкновении с Трофимом Семеновичем в его, так сказать, доме. Хотя номер гостиницы трудно было принять за дом, однако дом там, где человек живет. Нет, Федор поступил трусливо, и Виола права, презирая его за эту трусость. Он робко сказал:
— У меня есть копия. Если вы хотите…
— Не пойду же я к вам в номер, — отрезала Виола, глядя на него суровыми глазами.
Чащин торопливо повернулся и бросился бегом к гостинице.
— Куда вы? — растерянно спросила девушка.
— Сейчас принесу! — крикнул он.
Когда он вернулся со статьей, Виола хмуро сидела на той же скамейке, на которой, — она не стала этого скрывать, — ожидала его не меньше часа. Взяв статью, Виола молча углубилась в нее. Чащин вздыхал, вертелся, наклонялся к ней, чтобы посмотреть, где она читает.
— Вы мне мешаете. Неужели все авторы такие нетерпеливые?
Тогда он откинулся на спинку скамейки и принялся следить за облаками. Они проплывали неровной грядой: впереди — легкие, перистые, за ними — от горизонта — низкие, темные.
Вдруг он подумал о том, что сегодня и на много дней вперед облака будут для него не просто сгущающейся влагой, а приметой на будущее, спутником надежды или страха, как и ветер, как волны, которых он, признаться, побаивался. До сих пор ему не приходилось плавать по морю, а речное путешествие, совершенное в детстве с отцом, отпечаталось в памяти только как приятное воспоминание, состоявшее из одних радостей. Что же его ожидает в этом таинственном Камыш-Буруне, где бродят дикие камышовые коты и кабаны и угрюмые неразговорчивые рыбаки ведут лов дельфинов? И почему именно Чащин должен описывать героические подвиги колхозных дельфинеров? Может быть, это опасно? Он читал где-то, что киты иной раз нападают на суда, а как ведут себя дельфины? И какие они?