Он так задумался над своей будущей судьбой, что не заметил, как Виола кончила читать, и только ее голос вернул его к действительности:
— Все это правда? — спросила она.
Чащину вдруг захотелось, чтобы все это было неправдой. Но лгать он не мог и только кивнул головой.
— И во всем виноват отец? — продолжала она свой допрос.
И никогда еще допрашиваемому, вероятно, не приходилось так трудно.
— Ну, не только он, — пробормотал Чащин. — У него есть заместители, наконец, партийная организация могла бы…
— Вы пишете, что партийная организация подчинилась его дутому авторитету, — с каким-то язвительным сарказмом напомнила Виола.
— Есть же еще местком, общественное мнение…
— А сами указываете, что отец никогда не считался с общественным мнением.
— Возможно, я несколько сгустил краски, — неохотно объяснил он.
— Неужели вы считаете меня маленькой? — обиделась она. — Я знаю, как пишутся подобные статьи. Сама читаю в газете: «Факты, изложенные в статье, подтвердились. На виновных наложено взыскание…» Значит, на отца тоже наложат взыскание? — с каким-то задумчивым состраданием спросила она.
— Статью отказались печатать, — осторожно сообщил Чащин.
— Ну и что? — Она смотрела прямо в глаза. — Вы же не откажетесь от своей точки зрения?
Ему показалось, что она ждет смирения, покорности, и он сухо сказал:
— Нет!
— Ну что же, — она встала со скамьи, и он растерянно вскочил на ноги. — Вот и кончилось наше знакомство! А я-то надеялась, что мы станем часто видеться, вместе побродим по городу, по музеям. Здесь есть чудная картинная галерея. При выходе, уже в коридоре, обратите внимание, висит оригинал малоизвестного итальянского художника Павлоли «Купальщица». Прекрасная работа…
— Неужели вы…
— Отец запретил мне встречаться с вами. Сначала он уговаривал меня забрать вашу статью — он подозревал, что вы сохранили копию, а когда я отказалась от этого, взял с меня слово, что я не стану видеться с вами. А он все-таки мой отец! — с каким-то жестоким удовольствием выговорила она это слово. — Прощайте! — она протянула руку и быстро отняла, когда Чащин попытался удержать ее тонкие длинные пальцы. — Да, имейте в виду, — как о чем-то малозначительном сказала она, — против вас заключен союз: отец и ваш замредактора, а мой названый жених, сговорились выжить вас из газеты. Для начала вас пошлют куда-то в Камыш-Бурун, где вы должны опростоволоситься окончательно, после чего вас уволят. Редактор приедет, говорит Коночкин, через месяц, так что в течение месяца вас должны съесть. Постарайтесь стать им поперек горла, — и, кивнув небольшой своей, но очень гордой головкой, она ушла.
Чащин стоял, не зная, удивляться ему или радоваться появлению столь странного союзника.
Потом медленно поплелся в гостиницу.
Чащин складывал обратно в чемодан свои вещи, которые только-только успел распаковать, и с горечью думал, не проявляется ли у него и на самом деле аберрация зрения? Он успел побывать в Рыб-тресте и даже в Научно-исследовательском институте рыбной промышленности, но эти учреждения не вызвали у него удовольствия.
Сейнер, предназначенный для рыбаков Камыш-Буруна, до сих пор не был снаряжен. Чащин написал об этом гневную заметку, но когда он принес ее Бой-Ударову, тот в полном соответствии со своим прежним обещанием вычеркнул ровно половину. Правда, он сказал, что в этом урезанном виде заметка проскочит скорее, но Чащину было жаль многих деталей, характеризующих трестовских работников, которые Бой-Ударов вырубил своим топором. А еще говорят, что написанное пером нельзя, мол, вырубить.
Обиднее всего был происшедший при этом разговор.
Чащин надеялся, что его оперативность вызовет полное расположение со стороны чудаковатого секретаря редакции. А тот поморщился, читая его гневно-выспреннее творение, и сказал:
— Газета любит простоту. И не ставьте свою личность в центр произведения!
— Значит, без «я», без «мы» и без природы? — довольно язвительно спросил Чащин.
— Вот именно! — резко ответил Бой-Ударов. — И не делайте такого страдальческого лица. Вас не в ссылку отправляют, а поручают важное редакционное дело. И тут уж нужно было особое ваше везение, чтобы редакционное это задание совпало с желанием товарища Коночкина наказать вас. Но вы-то обязаны думать не о своей личности, а о редакционном задании, которое надо выполнить, и как можно лучше! Вспомните-ка фронтовых журналистов, которые уходили на задания с винтовкой в руках, не зная, вернутся ли они вообще… Вот у кого вы обязаны учиться!