— Ничего ты не понимаешь, Максимиади, — сказал другой. — Он просто притворяется рыбой, а на самом деле это пьяница.
— Нет, он нырял на дно и увидел там морского черта…
Так они стояли, рассуждая о Гущине, а Федор махал над его головой пыльной шляпой. Пыль сыпалась, как мука, пока, наконец, не попала в нос. Гущин чихнул, вздохнул и открыл глаза.
— Оно смотрит! — предупредил один из зрителей. — Берегитесь, может, оно кусается?
Двое других сделали вид, что отскакивают в сторону. Остальные засмеялись.
Чашину надоели эти шутки.
— Вы бы лучше помогли мне пристроить его куда-нибудь, — сердито сказал он. — Когда он поправится, станет снимать вас для газеты.
Эта короткая информация произвела самое неожиданное действие. Толпа расступилась и мгновенно растаяла. Остался только рыбак, похожий на пирата, который утверждал, что Гущин превратился в акулу.
— В чем дело? — спросил Чащин.
— План не выполнили, — коротко сказал рыбак и помог Чащину поставить приятеля на ноги. — Ехали автобусом? Так вам и надо! На этом все новички попадаются. Мы-то знаем, как наш ошосдор заботится о дорогах, поэтому и ходим морем.
Гущин покачался немного на ногах, схватился за живот и изверг все остатки пищи, принятой накануне. После этого он обвел мутными глазами берег моря, каменные домики, единственную лавку сельпо, чайную и спросил:
— Где мы?
— В Камыш-Буруне, — радушно ответил рыбак, засыпая морским песком следы гущинской слабости.
— Я бы предпочел умереть! — воскликнул Гущин и снова схватился за живот.
— Все мучения кончились, — любезно сообщил рыбак Чащину. — Теперь ваш друг полежит денек, потом станет есть. Готовьте ему барана и в придачу пару-другую уток.
— Есть здесь какой-нибудь Дом приезжих? — осведомился Чащин со слабой надеждой в голосе.
— В каждом доме могут принять приезжего человека! — гордо сказал рыбак. — Прошу ко мне. Тошнить его больше не будет, а то жена не приняла бы. Меня зовут Максимиади. Анастас Максимиади, бригадир третьей бригады. Прошу извинить за то, что мы так невежливо шутили, но мы думали, что вы — инструкторы, которые не выносят качки. Ну, а мы, естественно, не выносим таких инструкторов.
Теперь Чащин мог более внимательно разглядеть своего радушного хозяина. Это был человек, похожий на усатого жука, обладавший таким длинным и горбатым носом, что на нем вполне можно было поставить парус. Ему было лет тридцать, но держался он крайне солидно. Это говорило о том, что бригадиром он работал давно. Чащин невольно огляделся, ища рыбацкие посудины, на которых им с Гущиным придется выйти завтра в море и снова осрамиться. Правда, в автобусе его не укачивало, но на море-то он не бывал, а Гущин вполне показал свою неприспособленность к качке.
Однако берег был пуст. Только старые сети висели на шестах да несколько лодок стояли на приколе у мостков, бряцая цепями. По берегу бродили толстые ленивые собаки, подбирая мелкую рыбешку, оставшуюся после уборки улова.
— А где же ваши… суда? — довольно робко спросил Чащин. Он хотел было сказать — посудины, — кажется, так именно называют рыбаки свои шайбы-лайбы, но в последний момент споткнулся. Знакомство с рыбацким промыслом ограничивалось у него застрявшим в памяти названием купринской повести «Листригоны»[1], но что это такое — моллюски или рыба, он не помнил.
— Суда — в море, — равнодушно сказал Максимиади. — Мы ждем новую посудину. Уже вторую неделю ждем! — более сердито сообщил он. — Вот почему наши рыбаки не выполнили план и вам нечего здесь снимать. Вы тоже из газеты?
— Да, я очеркист, — стараясь придать себе побольше важности, ответил Чащин.
— Первый раз вижу на нашем берегу человека из газеты! — воскликнул Максимиади и, отойдя в сторону, принялся разглядывать Чащина так же, как перед этим разглядывал Гущина. Он даже сделал из пальцев подобие подзорной трубы, но Чащин держался спокойно. Тогда Максимиади с той простотой радушного человека, которая бьет посильнее отравленной стрелы, спросил:
— Проштрафились?
— Как это? — сдерживая гнев, спросил Чащин.
— Ну, выпили, загуляли, не знаю, как это у вас называется. Вот и отправили проветриться?
— Мы приехали работать! — гневно ответил Чащин.
— Молчу, молчу, — с усмешкой ответил Максимиади, успев ловко поддержать вновь покачнувшегося фоторепортера: тот увидел с пригорка море, и его опять закачало. — Только мы все тут безработные… — Последние слова бригадир произнес с горечью.
1
Чащин вспоминает цикл рассказов А. И. Куприна «Листригоны» и вспоминает неточно. Цикл назван по строке из гомеровской «Одиссеи», в которой говорится, что Одиссей попал в страну листригонов (людоедов). —