Дальше — больше. Чем дальше, тем чаще леса стали перемежаться с болотами. Где мало того, что труднее стало находить путь… хотя, казалось бы, куда уж труднее! Вдобавок мы умудрились потерять одну из повозок. Лошадь просто угодила в трясину, утянув повозку за собой. Так же она могла утянуть и свою напарницу, не успей мы ее распрячь. Ну и кое-что из поклажи спасти сумели, из повозки перетаскав. Часть потом смогли навьючить на спасенную кобылу, часть распихать по другим возам.
И… думаете, это все? Как бы не так! В качестве довеска — ну, чтоб жизнь медом не казалась — я смог лучше понять пословицу «все познается в сравнении». Точнее прочувствовать ее на собственной шкуре. Именно на данном отрезке пути.
Напрягает пылить по дороге, сапоги стаптывая? Так через болота тащиться, рискуя сам угодить в трясину, тоже, знаете ли, не слишком весело.
Досаждает палящее солнце? Комарье досаждает не меньше. К тому же от солнца хотя бы ночью можно отдохнуть. Тогда как мелкие ублюдки-кровососы с наступлением темноты становятся только активнее.
Мучает жажда? Увы, запасы воды в этом трясинном краю приходилось беречь еще больше. Коль болотная водица даже в прокипяченном виде, как оказалось, для желудка небезопасна. За открытие это, кстати, на сей раз заплатило человек восемь. Опять-таки необходимостью отлучаться по зову природы каждый час… по меньшей мере.
Наконец кормежка кажется скудной? Снова увы! Потому что на болоте она изобильнее не стала.
Радовало одно. Коль земли эти ничейные… вроде бы как, драться не с кем и здесь. Опасности окромя трясин ждать не приходилось. Хотя с другой стороны даже это стало вызывать скуку. Надоедает, право же, просто идти. Оружие, точно мертвый груз на себе таская.
День за днем — одно и то же. Почти.
А потом, на… э-э-э, черт знает, какой по счету день произошло кое-что. Одно событие, после которого я даже скуку был готов ценить — признавая, что на самом деле то были спокойствие и безопасность. Ибо повторюсь: все познается в сравнении.
6
Случилось это ночью, во время моей вахты. Я стоял с заряженным арбалетом наготове, вглядываясь то в темноту лесной чащи, то в туман, висевший над ближайшим болотом. А на полосе суши между ними — не успевшей ни лесом зарасти, ни заболотиться — расположились лагерем непритязательные мы.
Стояли шатры, в них храпели, утомившись за день, бойцы с Гайду во главе. Дымили догоравшие костры, отпугивая комарье да худо-бедно рассеивая темноту на пару с несколькими горящими факелами на вкопанных в землю столбах. А я (как и еще один часовой на другом конце лагеря) стоял с арбалетом, боролся с зевотой да то и дело отмахивался от комаров, слишком тупых или слишком наглых, чтобы пугаться дыма от костров. Стерег сон собратьев по оружию.
Внезапно глаза мои, которым я упорно не давал закрыться, различили в болотном тумане темный силуэт… кажется, похожий на человеческий. Началось, понял я. Вот и противник. Долгожданный, даже можно сказать. То, что земли эти ничейные, не значило, что людей здесь не встретишь. Мы сами опровергали это утверждение, заявившись сюда. Так что мешает притащиться в этот край, болотный и негостеприимный, кому-то еще?
И да: кто сказал, что этот «кто-то» окажется к нам дружелюбным.
— Кто еще там? — вопрошал я недовольно, подчеркнуто-грубым голосом, вскидывая арбалет. И готовясь в любое мгновение заорать на весь лагерь так, будто угодил в камеру пыток, где в меня тычут каленым железом.
Одним стремительным и едва уловимым движением тень метнулась ко мне и нашей стоянке. Приблизилась… и благодаря свету ближайшего из факелов я смог разглядеть незваного гостя получше.
Точнее, гостью. К нашему лагерю принесло женщину. Довольно-таки молодую бабенку с копной пышных, как у Мирелы, волос, только светлых. Милым личиком. И кутающуюся в какой-то кожаный плащ до пят. Отчего вид ее вызывал невольную жалость, вызывая желание приютить и обогреть.
Или просто желание. Особенно принимая во внимание, сколько дней… нет, даже седмиц успело пройти после того веселого вечера в Златнице.
Но не стоило забывать о двух священных для любого бойца вещах — долге и приказе. Меня, в конце концов, дежурить поставили не для того, чтобы я забавлялся с красивой незнакомкой. Неизвестно откуда взявшейся, что немаловажно. Не говоря уж о том, как воспримет Шандор Гайду появление женщины в лагере. А как насчет других бойцов? Что тогда с дисциплиной будет? И не стать бы мне по такому случаю козлом отпущения. А потому головой стоило думать, а не тем, что в штанах.
С другой стороны, бояться тоже было некого. Потому арбалет я опустил. Нечего позориться, хрупкой женщине оружием угрожая. Но вот проявить строгость можно было. И нужно.
— Кто вы? — вопрошал я, добавив в голос побольше строгости, сколько мог. — Здесь военный лагерь. Посторонним нельзя.
Вместо ответа бабенка в плаще лишь подмигнула мне, что придало выражению ее лица (до сих пор растерянного и отчужденного) некоторую хитринку. Затем сделала шаг ко мне. Потом еще один шаг, подобравшись почти вплотную.
Полы плаща при этом еще разошлись немного — как бы невзначай. И я заметил благодаря даже тусклому свету факелов, что под кожаным одеянием ничего нет. Только атласная кожа… пусть и несколько бледноватая.
Черт! Черт! Черт! Да что ж такое-то?! Кажется, даже кровь в жилах у меня потекла быстрее. А затем ударила в голову.
Дамочка подняла тонкую руку, просто провела по моей, закрытой кафтаном, груди… черт, черт! Все вопросы мира в тот момент отпали, кроме одного: почему я до сих пор в кафтане? И во всем остальном, что обычно на мне надето.
Еще вспомнилось, что та девка продажная, которую мы с Драганом в Златнице сняли, и в подметки не годилась красотке, появившейся из болотного тумана. Не шибко молодая, далеко не стройная. И изо рта у нее воняло. Все эти изъяны мне припомнились в то мгновение. Разом.
А незнакомка в плаще уже обвила рукой мою шею, притягивая к себе. И одновременно потянулась к ней губами.
Был готов и я ответить на поцелуй. Если бы в последнюю долю мгновения не заметил, как бабенка открывает рот. И какие клыки — острые, больше подобающие хищному зверю — в нем показались.
Мгновенно увяла жажда любви, пусть и мимолетной. Более того, я был готов клясть себя последними словами. Конечно, стоило бы сообразить! И откуда взяться красотке, одинокой и беззащитной, в этой дикой местности? Где даже сотне с гаком вооруженных мужиков приходится несладко. А вот хищная тварь, пусть и имевшая сходство с человеком, была среди этих болот и лесов более чем уместна.
Еще в тот момент мне вспомнилось, по какому случаю монахиня-учительница из приюта упомянула страну Паннония. А толковала она про Паннонию, как про некое гиблое место как раз к востоку от Данувии. Гиблое место, где нечего делать нормальному человеку. Зато чудищам всяким обитать — в самый раз.
Потому не стоило удивляться, что слова наставницы я благополучно запамятовал. В том возрасте рассказ про Паннонию мне показался очередным пугалом, к каким любят прибегать взрослые, чтобы чада их больше слушались. «Не ходите дети вы туда гулять».