— Отпусти, видеть тебя не хочу! — несмотря на обиженный тон, она меня не отталкивала, а как-то нечаянно обняла за шею. Я чуть отстранился, заглядывая в заплаканные глаза:
— поверь мне, пожалуйста, родная: мне никто не нужен, кроме тебя. Нора наглая, как все волчицы, но она уже оставила меня в покое, потому что поняла, что своего не добьётся.
— Но-о-ора…, - с ехидцей протянула Аллочка, — иди, трахайся со своей Норой, мы и без тебя проживём! — она оттолкнула меня и отвернулась к стене. Сзади тихо скрипнула дверь, и я понял, что Софья ушла. Я лёг головой на её подушку, потёрся щекой о волосы, пахнущие сладко и щемяще, с примесью запахов какой-то дезинфекции: — никуда я не пойду, любимая, как бы ты меня не гнала. Ты и наши дети — вот моя жизнь и моё счастье. Вы-то без меня проживёте, а вот мне без вас не жить. Пожалуйста, прости меня, ведь моя вина только в том, что я сразу не смог нагрубить женщине. Думал, она поймёт по-хорошему, но нет, не поняла. Не сердись, а? Я соскучился, Алла… — Я тихо целовал волосы на затылке и жалобно вздыхал.
— Подлиза! — она повернулась ко мне, ехидненько улыбаясь.
— Ага, — послушно согласился я, радуясь в душе, что гроза миновала. — Можно мне сына посмотреть?
— Посмотри, только он спит.
Я на цыпочках подошёл к кроватке: парень и вправду был большой, гораздо крупнее наших первых детей. Красненькое личико, плотно закрытые глазки…
— Красивый, правда? — моя Радость выжидающе смотрела на меня, и я, почти не покривив душой, согласился:
— очень! Ох и большой волчара будет!
— Тьфу на тебя, Олег! Кто про что, а вы всё про одно!
Я наклонился к ней и поцеловал розовые сладкие губы: — что поделаешь, милая, такие уж мы есть. Тебе больно? Шов, наверно, болит?
— Ах, да. Вот, смотри, тебе противно, наверно? — Она откинула одеяло и задрала рубашку. Я глубоко вздохнул, сдерживая дрожь. Любимое тело, обнажённое, будоражаще пахнущее, с чуть прикрытым кончиком одеяла желанным сладким местечком… Я громко сглотнул и услышал, как смешливо фыркнула моя Радость: — алё, гараж, ты меня слышишь или нет?
Не отвечая, я опять опустился на колени перед постелью. Осторожно касаясь губами шелковистой кожи, с наслаждением принялся покрывать поцелуями живот, медленно опускаясь вниз. Аллочка потянула меня за волосы, останавливая: — Олег, ты куда? Там же кровь! Ф-у-у, как тебе не противно…
Я поднял голову, серьёзно глядя ей в глаза: — Я чувствую запах крови, вижу заклеенный шов, но мне не противно, Алла. Это всё равно, как будто происходит с моим телом. Разве мне была бы противна своя кровь? Или шов на моём животе? Да лучше бы такое было со мной, родная. У меня ноет сердце, когда я думаю, что тебе больно и плохо…
Моя жена, наконец-то, улыбнулась мне: — ах-ха-ха, как бы было здорово, если бы хоть один мужик когда-либо на своей шкуре испробовал, что такое роды!
Я тоже улыбнулся, опять обнимая и целуя её: — действительно, жаль, что иногда нельзя принять на себя боль близкого человека.
Мне не хотелось уходить от жены, но пришлось. Приехали мои родители, и девчонка в салатном халатике довольно грубо сказала, что мы устроили из палаты настоящий вокзал и велела мне вытряхиваться. Мандарины Аллочка не взяла. Вроде как для младенца цитрусовые нежелательны. Я сообщил ей, что намерен забрать детей от Гранецких, и она не возражала. Ф-фу-ух, значит, точно простила.
Я тянул время, не уходил, потому что наш сын проснулся, закряхтел в своей кроватке, и моя мать, ловко вытащив его, положила на столик для пеленания. Но вредная девчонка стояла у дверей и требовательно смотрела на меня. Пришлось, напоследок поцеловав жену, нехотя выйти из палаты. Напоследок отец мне подмигнул: — насмотришься ещё. — Он у меня чистокровный полярный волк, в обличье зверя очень крупный, с густым белым, с желтоватым отливом, мехом. Зовут его Григорий Ефимович. Мать, Елизавета Гавриловна, — обычная сибирская волчица. Кроме меня, у них было ещё пять щенков. Я самый младший, любимый. Мои старшие брат и сестра — полярные волки, живут в Канаде. Именно там они нашли своих любимых, там и остались. Три сестры — сибирские волчицы. Они тоже давно замужем, живут с семьями в Омской области и изредка наезжают в Междуреченск.
В общем, я уныло поплёлся к машине, раздумывая, смогу ли сегодня ещё раз наведаться в роддом. Мой волк недовольно рычал, но мы с ним понимали, что дома работы невпроворот. Из школы придёт Пол, потом из садика я привезу младших. Я припомнил, что холодильник не так чтобы пуст, но не мешало бы закупиться продуктами и что-то приготовить. Хотя я и не могу похвастаться кулинарными изысками, но уж картошки-то нажарю, а к ней и из мяса что-нибудь соображу. Да и на службе не мешало бы показаться. Родители не раз предлагали мне забрать внуков к себе, пока моя Радость находится в роддоме, но я отказывался. Что я за отец, если не в состоянии накормить щенков! Волк со мной был совершенно согласен, и не раз предлагал отправиться вечерком в лес, на охоту за кабанчиком или оленем. Мама не знала о нашей с Аллочкой ссоре, а отец был в курсе, но я просил его ничего ей не говорить.