Парень с кем-то заговорил, из окна не видно, но Владимир догадался, что это Аполлон вышел на крыльцо встречать отчима. Лицо мужчины преобразилось, мягкая улыбка тронула губы, он что-то ласково говорил мальчишке, наклонившись к нему. Какая-то странная грация прослеживалась в его движениях, стремительная, но плавная. — Всё равно, — подумал гость, — я художник, интеллигент, натура тонкая и ранимая, что мне какой-то мордоворот! Не будет же он меня бить в своём собственном доме! — Он окинул взглядом сияющую никелем и цветной эмалью просторную кухню, глянул через открытую дверь в прихожую, а через неё — в комнату. Там большой телевизор, угловой громадный диван, оббитый какой-то плотной тканью, светлой, в меленький голубенький цветочек. Несколько кресел, журнальный столик, заваленный детскими книжками. На полу ковёр от стены до стены, на взгляд гостя — несколько темноватый, густо-зелёного, с бежевым рисунком, цвета. В душе шевельнулось чувство, похожее на зависть. Уютный домик, ничего не скажешь. Кругом Алкины рукоделья: вышитые салфеточки, яркие лоскутные рукавицы-прихватки, какое-то вязаное чучело на заварочном чайнике, жёлтые и красные кленовые листья, перевязанные ленточкой, в вазочке на кухонном столе. Он иронически усмехнулся. Всё же комната казалась пустоватой, да и в прихожую можно бы было поставить большой зеркальный шкаф, например. На пол постелить что-нибудь поприличнее облезлой старой дорожки. Двери в другие комнаты были закрыты, так что рассмотреть их не было возможности. Всё же этот парень, кажется, неплохо зарабатывал. Хотя… — гость ухмыльнулся, — наверняка они в долгах по самую шею. Ну, да его это не касается. У него есть план, это главное.
Хлопнула входная дверь, и Владимир, не торопясь, двинулся в прихожую. Хозяин стоял вольно, чуть расставив длинные сильные ноги и спокойно расстёгивал куртку. Вблизи он оказался ещё крупнее, массивнее. Яркие зелёные глаза смотрели насмешливо, иронично. Он протянул руку и сказал: — меня зовут Олег Одинцов. А вы Владимир Изяславович, кажется?
Гость, оробев и злясь на себя за это, осторожно пожал широкую, как лопата, жёсткую ладонь: — эти церемонии ни к чему, я думаю. Просто Владимир, можно и Володя. — Он гадко усмехнулся, — всё же мы, в некотором роде, родственники. Алка-то и со мной спала.
Гость почувствовал, как напрягся мужчина. Зелёные глаза нехорошо блеснули, сузились, и он бы поклялся, что в них мелькнуло что-то дикое, свирепое, сродни ярости оскалившегося хищника. Он невольно отступил, отвёл глаза и махнул рукой: — да чего там, дело прошлое! Надеюсь, она на меня уже не сердится.
Громила расслабился, обмяк, обжёг собеседника презрительным взглядом, но вслух сказал: — не могу сказать, что я вам рад, да и Алла будет не в восторге, так что, надеюсь, вы в Междуреченске не задержитесь.
Тот помялся, неуверенно сказал: — извините меня, Олег, но не могу ли я у вас переночевать? Я только-только продал несколько картин, но со мной пока не расплатились, а гостиницы теперь дороговаты. — На самом деле, у него купили всего лишь пару незатейливых пейзажиков, да бывший школьный товарищ заказал ему портрет жены. Всех вырученных денег едва-едва хватило на бензин для раздолбанного форда, который ему отдал отец. Но просто невозможно было не напомнить недалёкому работяге, что он, как-никак, имеет дело с творческой натурой, художником, человеком тонкой душевной организации.
Мужик к тому времени уже стянул с широченных плеч куртку и оказался в чёрной форме то ли ОМОНоновца, то ли СОБРовца, чёрт их всех разберёт. Повернувшись к гостю, сказал: — ну что же, оставайтесь, комнату мы с Полом вам выделим.
Бывший муж моей Радости оказался плюгавеньким мужичонкой. Про себя я прямо поразился: как же так получилось-то? Моя Аллочка, моя красавица и умница, почему же она позарилась на такое ничтожество? Ладно бы человек был хороший, тогда и внешнюю неказистость: узкоплечесть, тощую “куриную” грудь, редкие сальные волосы — длинные, завязанные в хвост сзади и обнажающие глубокие залысины спереди — можно было и не заметить. Но ведь и человек-то с дрянцой. Мало того, что он бросил её с ребёнком и все эти годы даже не вспоминал о них, так ведь и сейчас передо мной петушился, задирал вверх узкий безвольный подбородочек и поглядывал этак снисходительно, свысока, хотя едва до плеча мне доставал. Пол смотрел на него с откровенной неприязнью и сморщил нос, когда я разрешил Владимиру ночевать у нас. Я хлопнул его по спине и подмигнул. Дескать, мы справимся с этой проблемой!