— Да будет вам, Прохор Евсеич, — Софья погасила зарождавшуюся перепалку. — И ты, Алла, садись уже, а то я весь мёд съем, не буду тебя ждать. — И, повернувшись к старику: — это надо же, какой душистый! У вас ульи есть, что ли? — Она зачерпнула из грубой глиняной миски ложку янтарного, тягучего, пахнущего весенними цветами мёда, полила им пресную лепёшку и с удовольствием откусила большой кусок. Прохор закрыл краник большого, медного, начищенного до сияющего блеска, старого и местами помятого самовара и подвинул ей чашку с чаем.
— Какие ульи, девка! В тайге-то! На радость медведям, что ли? Это всё дикие пчёлки, труженицы, меня снабжают. Беру понемножку, чтобы и им не в убыток, и мне чайку с медком иногда попить.
— А какие травы в чай кладёте? Я чувствую, что пахнет душицей, а вот другие не могу определить.
— Секрет! Вам, городским, только скажи — в тайге и травы-то не останется, всё живо выпластаете да домой перетаскаете. А всё равно правильно высушить не сможете, так и сгниёт без пользы. Ты мне вот что скажи, Софья: твой-то волк тоже СОБРовцем оборачивается?
— Э-э-э… не-е-ет…, - та в замешательстве посмотрела на Аллочку. Подруга, глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, решительно выпалила:
— вожак он, Гранецкий Айк.
Софья закусила губу, тревожно глядя на старика. Кто его знает: может, он заочно ненавидит её мужа? Но Прохор задумчиво покивал головой, глядя в никуда: — да-а, жаль, что поздно он волков под себя подмял, укорот им дал, не даёт воли зверям.
Женщины поняли, что он вспоминает о событиях сорокалетней давности, когда погибла его семья. Соня виновато сказала:
— так Айк позже родился. Но он всё знает и никогда не допустит повторения.
— Наслышан я о твоём муже, Софья. Хоть и волк, а правильный мужик, справедливый.
Подруги облегчённо перевели дух.
Прохор подул на блюдце с чаем, громко прихлебнул: — ну, рассказывайте теперь, с чем пришли. Кто только и вспомнил про меня да вам рассказал! Прямо диво — дивное!
— Да это всё Сонькина бабушка! — засмеялась Аллочка, — она Олежку моего любит и сильно жалеет, вот и вспомнила про вас!
— Хм, — усмехнулся Прохор, — бабушка-то где живёт? Неужто в Малой Ветлуге?
— Ну да, — заулыбалась Софья, — Никонова Прасковья Агафоновна, знаете её?
— О-о, Паня, значит, меня сдала! — хлопнул себя по коленям Прохор, — мы ведь с ней хороводились одно время, а потом как-то не сошлись характерами. Она, Паня-то, норовистая была в девках, своевольная. Ну, а мне покладистые больше нравились. Так у нас с ней и не срослось. — Он опять задумался, грустно глядя куда-то вдаль. Женщины не решались прервать его нерадостные воспоминания, но Прохор вспомнил о гостьях:
— рассказывайте уж, чего там. Что там с вашим волком — СОБРовцем стряслось, что врачи не могут помочь.
Целый час рассказывала Аллочка об Олеге. Старик не перебивал, терпеливо пережидал её слёзы и вновь слушал о её несчастливом детстве и молодости, о матери — алкоголичке, о встрече с Олегом и их нежданной, немыслимой, всепоглощающей любви и счастье, о детях, о его самоотверженности и готовности пожертвовать жизнью, чтобы обезвредить преступников. О единодушии жителей Междуреченска — людей и волков, с готовностью предлагающих свою кровь, чтобы спасти Олега.
Она окончательно расплакалась, рассказывая о его борьбе за жизнь и о том, как шаг за шагом он сдаёт позиции, устав сопротивляться и не надеясь на лучшее.
Молча хмурился Прохор, слушая убитую горем женщину. Потом встал, ушёл за пёструю ситцевую занавеску, которая отделяла от большой просторной горницы русскую печь и пару небольших самодельных шкафчиков на стене. Спустя несколько минут он вынес гранёный стакан с налитой в него тёмной жидкостью. Подруги почувствовали знакомый запах.
— Накося, девонька, выпей, — он подал стакан Аллочке, — отвар корня валерианы, утром ещё заварил. Не должен ещё выдохнуться-то.
Аллочка выпила жидкость, жалобно посмотрела на старика: — помогите Олежеку, Прохор Евсеич! Я для вас, что хотите, сделаю!
— Дак что уж теперь, тащите вашего волка, будем пробовать. Только вот как его доставить-то ко мне? Совсем, говорите, не ходит?
— Совсем… — Аллочка грустно опустила голову.
— Мы обязательно что-нибудь придумаем, Прохор Евсеич! — с энтузиазмом вскочила Софья, — и Олега доставим, и вам привезём всё, что для жизни требуется!
— Ишь ты, какая бойкая, — усмехнулся хозяин, — сразу пару вожака видно. И Стаей командуешь, а?
— Командую… — потупилась та.
— Ладно, — хлопнул ладонью по светлой сосновой, гладко отполированной столешнице Прохор, хватит сидеть-то, небось, ваши волки в лесу с ума сходят, ждут — не дождутся, когда вы из избы выйдете. Ступайте, бабоньки, за вашим Олегом. Только мой вам сказ: мужики, кто его понесёт, чтоб людьми были. Волков не потерплю, карабином встречу, не обижайтесь.