В общем, постепенно я втянулся и, как смеялись все мои друзья, стал кумиром для подростков. Стыдно признаться, что мне нравилось, как они подражают мне, стараясь копировать мою неторопливую походку, манеру речи и прочее.
Прохора Селивёрстова я не забывал и редко, но регулярно его навещал. Прибегал к нему волком, скрёбся лапой в дверь избушки и бывал встречен недовольным ворчанием старика. Но глаза выдавали его радость. Пока я надевал штаны и рубашку, хранящиеся в избушке, старик спешно ставил самовар, извлекал из подпола банки с вареньем и мёдом. А потом мы неторопливо пили чай и разговаривали. Я рассказывал ему о своей работе, об Аллочке и детях.
Однажды Прохор встретил меня в печали. Стояла зима, и медведь-шатун, разломав стенку сарая, задрал обеих коз у старика. Я вместе с ним погоревал о трагической гибели Машки и Дашки, и впрямь жалея проказниц. В который уж раз передал ему приглашение жены переехать к нам, но Прохор опять отказался.
Наступила весна. Пол заканчивал школу, Артём выпускался из детского сада, а младшие отбыли в спортивный загородный лагерь.
Моя Радость была дома одна, наскоро заглатывая суп за кухонным столом и торопясь поскорее вернуться в парикмахерскую.
Внезапно в окно она увидела, как распахнулась калитка и по дорожке к дому неуверенно, медленно, пошатываясь, двигается какой-то мужчина. Она выбежала на крыльцо в тот момент, когда человек рухнул на землю и замер, неловко подвернув под себя левую руку.
Аллочка с трудом перевернула его на спину и обнаружила, что это… Прохор! Он очень исхудал, был бледен до синевы. Моя Радость — крепкая женщина, не чета своей худосочной подружке, Софье Гранецкой! Кое-как, но она затащила старика в дом. Глянула на него — и испугалась: у него посинели губы и ногти, он был без сознания. Перепуганная до слёз, Аллочка принялась звонить в “Скорую”. Как всегда, от волнения, она говорила сумбурно, пытаясь сообщить собеседнику как можно больше сведений. Вот и в этот раз моя громкоголосая Радость завопила во весь голос:
— быстрее! Приезжайте скорее! Он умирает! У него губы синие!
Ошарашенный диспетчер смог вклиниться, чтобы спросить адрес, и жена крикнула: — Парковая, семнадцать! Ой, скорее!! — и отключилась, торопясь к старику.
Надо ли говорить, что этот адрес был известен всему городу!
Завывающая “Скорая”, тревожно мигая синим маячком неслась по улицам, а следом, с небольшим отрывом, нарушая все мыслимые правила дорожного движения летел старый и довольно облезлый Оппель.
У калитки он резко затормозил, и из него вывалился всклокоченный и злой Карен, который, опережая приехавших врачей, бегом бросился к дому. На крыльце он грубо отпихнул в сторону встречающую их хозяйку и рванул на себя дверь.
Я не спеша шёл по улице, желая пообедать в обществе жены, когда меня обогнал и, с пронзительным визгом тормозов, у моего дома остановился чёрный джип вожака Стаи. Впереди него я вдруг обнаружил замершую “Скорую”. Я ускорил шаги и оказался у джипа в момент, когда из него выскочил хмурый Айк, а следом появилась озабоченная Софья.
— Что случилось? — я встревожился и заторопился к калитке.
— Отстань, Олег, не до тебя! — отмахнулся Айк, и вдруг резко остановился, вытаращил глаза. Софья тоже удивлённо взирала на меня.
— Ты здесь?? А кто у тебя дома умирает?
— Что-о?? — я рванулся поскорее их обойти, страшась того, что увижу, но Айк остановил меня:
— стой, стой! Мне позвонили, сказали, что ты умираешь, вроде как с сердцем плохо, а ты вот он, жив-здоров!
— Аллочка!! — я опять рванулся к дому, но на крыльцо вышла моя Радость, а следом выполз Карен и обессиленно рухнул на ступеньку. Мрачно посмотрев на меня и подошедших Гранецких, он сердито сказал:
— а мне сообщили, что ты умер. А ты живой, оказывается. А вот я точно чуть не умер от разрыва сердца! Ты, если надумаешь умереть, подготовь меня заранее, что ли.
Ничего не понимая, а перевёл недоумевающий взгляд на Аллочку, и она пояснила: — там Прохор пришёл и упал у нас на дорожке. Я его в дом затащила и в “Скорую” позвонила, чтобы приехали. А они почему-то подумали, что это тебе плохо стало.
— Ага, — огрызнулся злой Карен, — при этом твоя дорогая супруга, Олег, оперировала местоимением “он” и сообщила, что “ему плохо, он умирает”! Как ты думаешь, о ком мы все подумали?