— Без любопытства не обойдешься. Я, пожалуй, так бы и остался бандитом, если б не любопытство. Если б оно не заставило меня задуматься над уймой разных вопросов.
— Я все никак не могу понять, почему вы никогда никого не убивали?
— Право, мадам, я что-то об этом специально не задумывался.
— Неужели вам никогда не хотелось кого-нибудь убить?
— Ну а вам разве хотелось?
Она засмеялась и сказала:
— Еще бы! У меня ужасный характер, просто ужасный. И я всю жизнь включаю тормоз. А вы были вольной птицей, и не было у вас никаких тормозов, и все же предпочли сдаться, лишь бы не убивать. Почему?
Оглядев полный зал, он проговорил задумчиво:
— Наверно, оттого что людей любил. По-моему, я всегда их любил, самых разных. Вот и все, что могу сказать.
— Ах, какая наивность. Даже смешно слышать это от вас в таком месте.
— Наивно, ну и пусть, — сказал он без улыбки. — У меня было время поразмыслить о том о сем. Я вот как думаю, милая леди: человек, пока он ребенок, очень наивно на все смотрит, верно? И мир для него в новинку. Ну а потом он узнает, что все в этом мире не так как надо. И, дескать, ничего тут не поделаешь. Большинство людей на том и останавливается. Но ведь человек должен идти дальше, перешагнуть эту премудрость, которой набрался по дешевке. А уж когда он всерьез ума наберется, то будет оценивать мир по большой мерке и увидит его опять заново, по-ребячьи наивно. Понятно я говорю?
Но чей-то голос звал его: Кип! Эй, Кип! — голос из прошлого. Он медленно поднялся, извинившись перед собеседницей. Через несколько столиков от него сидел коротышка Джо Фоули — вор, специалист по мехам, с которым в тюрьме они работали в сапожной мастерской. Рядом с Джо сидел лысый, коренастый Айк Керман, взломщик.
Подходя к их столику, Кип услышал знакомый смешок, точно такой же, каким Фоули проводил его, когда они расставались пять лет назад. Толстые стекла его очков поблескивали, отражая яркий свет ламп. Привычным движением он отбросил со лба черные падавшие на глаза пряди волос. Оба они выглядели карикатурно в смокингах, взятых напрокат. Плечи Фоули усыпала перхоть. Он был единственным среди арестантов, кто не имел какого-то особого порока. Луи, например, кроткий, тихий верзила-негр, совсем зверел при виде маленьких девочек; Крошка Лайми, вполне нормальный во всем остальном, обожал трупы. Фоули был натурой цельной, гордой и всегда оставался самим собой.
— Привет, браток, это ты здорово сработал.
— Что сработал?
— То, что начал там, где мы вместе куковали.
— Что именно?
— Давай не будем… Со мной можешь эти штучки отставить. — И Фоули опять захихикал.
Они молча смотрели друг на друга. Возражать Фоули было бесполезно. В тюрьме, пять лет назад, всякий раз, когда Фоули слышал, как Кип советовал парню из новичков взяться за ум, он крутил пальцем возле виска, жестом показывая, что все это чушь.
— Ну, Кип, ты даешь! — шепнул Керман. Он был потрясен. — Да тут монеты навалом. Вот это прицел!
— А что на прицеле? — спросил Кипа Фоули.
— Что видишь… — улыбнулся Кип.
— Скажешь — впустую здесь красуешься? Золотой рыбкой, чтобы эти рожи позабавить? — замурлыкал Фоули своим тихим баюкающим голоском. Он осклабился, открыв гнилые нижние зубы. — Ведь ты у нас, братец, чудо, истинный талант! — Его смуглое лицо сияло восхищением. — Весь город у тебя на блюдечке. Какие дела можно провернуть с тобой на пару!
— Не будь болваном, Джо, — со смехом оборвал его Кип.
— Это я болван? Хватит тебе зубы скалить, тупое твое рыло! Любимчик города, а? Может, жирная старуха-миллионерша тебя тонким манерам обучает? Ты что делать собираешься? Начнешь молитвы читать перед этими толстосумами?
Теперь Фоули злобно тявкал, а Кип молча смотрел на его дергающееся, желчное лицо. У Кермана лицо совсем другое. Керман тупица. Почти неграмотный, он вырос в исправительных колониях. Фоули — уроженец Чикаго, из бедной ирландской семьи, получил кое-какое образование, но это лишь еще больше отдалило его от родных. И он их возненавидел, считал невеждами, презирал их предрассудки, устои, веру, которая, как ему казалось, наложила на него свой отпечаток. Ненавидел он и людей состоятельных, хорошо воспитанных, потому что не мог сам стать таким.
— Помнишь, Фоули, наш побег? — спросил Кип. — Помнишь, как мы грязь месили, а ты очки уронил и бухнулся, а я тебя тащил на закорках целую милю, думал, ты сильно ушибся. Тогда я у тебя в дурачках ходил?
— Чепуху городишь. Ты на волю сумел выбраться! Само собой, поезд на волю шел только один. Ну, ты и сел на него, а как доехал, куда надо, так и соскочил. Думаешь, никто этого не понимает?