Но корабль чудом остался на плаву. Его еще раз подбросило на высокой волне, затем еще… и наступила тишина. Шторм закончился столь же внезапно, как и начался. Ветер почти стих, а ливень превратился в дождик. Одинокий солнечный луч пробился сквозь пелену дождя и осветил каюту. Этот свет был таким мирным и радостным, каким, наверное, увидел его Ной после вселенского потопа.
Радостное чувство, столь же светлое и яркое, как этот солнечный свет, овладело Алекс. Она развязала жгуты и выскочила на палубу.
Крупные капли пронзенного солнцем дождя упали ей на ладони, и она с благодарностью подставила лицо дождю, прохладному и теплому одновременно, но, когда она опустила голову и обвела взглядом палубу, веселье ее улетучилось мгновенно. Шторм не прошел для корабля даром.
Паруса, крепко примотанные к обнаженным мачтам, превратились в лохмотья, многие мачты были надломлены, некоторые представляли собой жалкие обломки, но самое тяжелое зрелище представляла грот-мачта. Похожая на обгорелый пень, она была сломана у основания.
Один за другим матросы принимались за работу, не осмеливаясь роптать на судьбу, ибо считали себя счастливчиками уже потому, что остались живы.
Шок от увиденного вскоре прошел, и Алекс, судорожно вздохнув, в тревоге огляделась. Кусок заграждения на кормовой палубе был выломан волной.
— Майлз! — испуганно воскликнула Алекс.
Подхватив подол мешающей юбки, она полезла наверх. Марко, промокший насквозь, передал руль другому матросу. Майлза не было! В ужасе Алекс обернулась, и тут она увидела его. Стоя у леера, он смотрел вниз, прикидывая степень разрушений.
— Майлз, — прошептала она, и он оглянулся на голос.
Весь его облик излучал восторг, триумф и крайнее изнеможение. Мокрые волосы как будто приклеились к голове, мокрая рубаха, порванная в нескольких местах, прилипла к телу.
Не задумываясь над тем, хочет ли этого Майлз, Алекс бросилась к нему и повисла на шее. Ее платье тоже стало влажным, но она даже не заметила этого. Майлз был жив и здоров, и она была с ним, в его объятиях, и пусть этот миг не продлится долго, она была по-настоящему счастлива.
— Только не отпускай меня, — шептала она, стуча зубами, — не отпускай!
— Все хорошо, любовь моя, — бормотал он, целуя ее макушку, зарывшись лицом в теплый шелк ее волос и баюкая ее, словно маленького ребенка.
— Когда я увидела сломанную мачту и Марко за штурвалом, я подумала, что ты упал за борт, — выдавила Алекс.
— Рано утром Марко поднялся помочь мне. Не думаю, что мне удалось бы выстоять в одиночку.
— Смотрите, капитан! — в радостном возбуждении крикнул кто-то у него за спиной.
Майлз оглянулся, посмотрев в том направлении, куда укатился шторм.
— Смотри, Алекс! — Он повернул ее за плечи и смахнул с ее бледной щеки слезинку.
Солнце и дождь родили огромную радугу. Алекс вскрикнула при виде такой красоты. Темные клубы бури — фон радуги — были почти синего цвета. На нем радуга казалась особенно яркой, цвета — потрясающе чистыми. Еще ни разу в жизни Алекс не видела такой красивой радуги, такой крутой правильной дуги, поднимающейся из моря.
Позади себя Алекс услышала шепот Майлза:
— Загадай желание, Алекс. Радуга приносит удачу.
Майлз обнимал ее, и все казалось таким надежным и прочным. Но Алекс знала: желание ее никогда не сбудется. Даже штормовые волны не смыли призрак Диего, стоявший между Александрой и Кроссом.
И словно прочитав ее мысли, Майлз смущенно опустил руки, а через мгновение и радуга пропала, оставив небо таким же одиноким и покинутым, какими чувствовали себя Алекс и Майлз.
Глава 26
Александра опустила глаза. Простиравшийся перед ней остров, покрытый роскошной зеленью, слишком напоминал Тенерифе. Острой болью пронзила ее мысль о том, что этот остров — конечный пункт путешествия и разлука с Майлзом неминуема и близка, гораздо ближе, чем это казалось обоим.
Нанесенные штормом повреждения оказались настолько серьезными, что плыть в Чарлстон не представлялось возможным. Корабль отнесло на юг, и Майлз принял единственно верное решение — взять курс на Ямайку.
— А как же Чарлстон? — спросила Александра.
Измотанный борьбой со стихией, слишком уставший для того, чтобы подбирать нужные слова, Майлз, неправильно истолковавший вопрос, хмуро ответил:
— Мадам, если вам не терпится со мной расстаться, почему бы вам не попробовать добраться до Чарлстона вплавь?! — Тут же спохватившись, Майлз добавил, смягчившись: — Прости, я не должен был этого говорить. На самом деле так будет даже лучше. В Кингстоне у меня есть родственники, ты у них остановишься. На Ямайку британские корабли заходят чаще, чем в Чарлстон, так что тебе ждать не придется.
Алекс, гордо вскинув голову, не желая выдавать своей боли, ответила:
— Из всего сказанного вами, капитан, я делаю лишь тот вывод, что Ямайка, являющаяся колонией Британии, — опасное место для вас.
Как обычно, Алекс думала в первую очередь о других. В который раз Майлз молча выругал себя за несдержанность.
— Не беспокойся, Александра. Кингстон — настоящий рай для каперов. Властям Ямайки все равно, какой стране принадлежит то или иное судно, главное — сколько на нем добра.
На этом тема была закрыта. Разговор зашел о том, на какой срок придется задержаться в Кингстоне, чтобы заменить поврежденную мачту, и Алекс незаметно удалилась к себе. Еще долго из-за перегородки доносились голоса. Под приглушенный гул Александра уснула.
Взамен изодранных на уцелевшие мачты водрузили запасные паруса, и корабль медленно, но верно приближался к острову. Лишь на седьмые сутки после шторма рано утром раздался крик дозорного: «Земля!» — и настроение Алекс, и без того не очень радужное, окончательно испортилось. По указанию Майлза Оги принес ей саквояж, достаточно вместительный. Восемь новых платьев и к каждому соответствующее белье, прекрасно сшитое из самого лучшего материала; теплый плащ, который едва ли мог ей понадобиться в этом жарком климате; туалетный прибор, некогда принадлежавший Джудсону, и бриллиантовые броши Ари-паши. Жемчуг и прочие драгоценные камни, украшавшие золотые шелка ее пришедшего в негодность свадебного наряда, были уложены на дно саквояжа в наскоро сшитом бархатном мешочке.
Погруженная в печаль, Алекс покинула палубу, решив дожидаться прибытия в Кингстон у себя в каюте. Сменив платье из бледно-голубого шелка на желтый дорожный костюм, она села на кровать и стала ждать.
Алекс оставалось лишь гадать, о каких родственниках в Кингстоне говорил Майлз. Любопытство ее оставалось неутоленным — с тех пор как они вдвоем с Кроссом любовались радугой на палубе после урагана, им так и не удалось поговорить. Это не значит, что они старательно избегали друг друга, как раньше. Они поддерживали вполне дружеские отношения, но оба с горечью сознавали: ни на что, кроме дружбы и взаимопонимания, они рассчитывать не могут.
Алекс чувствовала, как замедлял ход корабль при входе в глубокие воды гавани, сознавая, что с минуты на минуту за ней зайдут и с этого мгновения она будет вычеркнута из жизни Майлза Кросса навсегда. Сидя на краю койки в напряженном ожидании, она испытывала чувство, весьма напоминавшее то, что ей довелось пережить во время урагана: ожидание неминуемой гибели, будто бездна вот-вот сомкнется над ее головой.
Послышался стук в дверь. Александра поднялась, полагая, что к ней зашел Майлз попрощаться. Если бы у нее была возможность сбежать, каким-то чудом улетучиться! Оказаться где угодно и перед лицом чего угодно, лишь бы не говорить это проклятое «прости»!
Однако у нее не было крыльев, и она не была волшебницей, и ей не оставалось ничего другого, как лицом к лицу встретить реальность. Расправив дорожный костюм, она подошла к двери. Когда, открыв ее, Алекс увидела Иезекииля, она не знала, радоваться или огорчаться.