— Отпустите… Вы делаете мне больно!
— Замолчи! — рявкнул Майлз. — Если ты хочешь вернуться домой, забудь обо всем, что здесь видела, понятно?..
— Я знаю, сэр, — заявила Алекс, — что вы изменник и негодяй. Имя пирата Майлза Кросса, главаря банды разбойников, известно во всех уголках Англии. Только глухой не слышал о вас. Вы — паршивая овца в стаде, вы недостойны своих благородных родителей, герцога и герцогини Кандлейских. Вы покрыли позором людей, всецело преданных стране и короне.
От Александры не скрылась реакция капитана. Болезненная гримаса исказила благородное лицо. Она злорадно усмехнулась.
Майлзу не сразу удалось ответить. Чувствовалось, с каким трудом он пытается взять себя в руки.
— Вы на редкость наивны. Что же касается моих родителей, которыми так восхищается вся Англия, то они не столь благородны, как вам того бы хотелось.
— Вы лжете! Самодовольный эгоист! Только так и может говорить человек, от которого даже отец и мать вынуждены отказаться!
— Что вы об этом можете знать? Вы, деревенская девка, которая никогда не выезжала дальше околицы! Как можете вы судить о поведении герцогов и герцогинь, о людях, близких королю!
Алекс готова была лопнуть от злости.
— Добрые дела герцога и герцогини Кандлейских известны любому в этом графстве. Не надо заседать в палате лордов, чтобы быть в курсе того, на что идут их деньги и как они помогают всем нуждающимся!
— Конечно, всем, кроме собственного сына. Лишить законного наследника средств к существованию, публично назвать его изменником — так, по-вашему, должны поступать любящие родители?
— На то была причина!
— Вас, как и многих других, ввели в заблуждение.
— Меня от вас тошнит, сэр, — бросила Алекс. — Вы предали свою семью и свою страну, променяли их на грязное ремесло пирата, разбойника, хищника. У кого вы воруете? У людей, для которых море — единственный источник существования. Вы опустились столь низко, что нападаете на суда, принадлежащие вашим родителям! И что самое мерзкое, набивая себе карманы сокровищами, вы прикрываетесь идеей освобождения колоний. Да вам дела нет до этих несчастных колонистов! Скажите, капитан, ружья и пушки, которые вы собираетесь вывезти с наших берегов… Сколько золота вы за них получите?
— Довольно, — процедил сквозь зубы Кросс. — Золота никогда не бывает слишком много. В отличие от моего дорогого папочки я не пускаю деньги на ветер!
Улучив момент, Александра вывернулась.
— Боитесь запачкаться, леди? — насмешливо бросил Майлз, наблюдая, как, брезгливо поморщившись, Алекс отряхнула платье.
— К счастью, сэр, зло не заразно. Вы мне просто противны, и все. Так что я, пожалуй, пойду отсюда..
— Одну минутку, — остановил ее Майлз. — Еще одна маленькая формальность, мисс Уайком, и можете лететь, молиться о спасении души. Прибывший доктор не должен ничего знать о ваших догадках. Надеюсь, вы это понимаете?
— К чему такая конспирация, капитан? По-моему, вы настолько бессовестны, что любая авантюра лишь на руку вам.
До того как Алекс успела осознать, что происходит, Майлз схватил ее и привлек к себе.
Алекс, не имея возможности дышать — столь сильны были объятия, — подняла голову. Под пронзительным взглядом она почувствовала, что теряет самообладание. Губы ее дрогнули частью от страха, частью от странного жара, волной пробежавшего по телу. Майлз склонился к ее губам. Несмотря на стремительность всего происходящего, Алекс успела подумать о том, что этот дьявол, видимо, собирается ее поцеловать. Дыхание ее сбилось; щеки зарделись.
— Вы, кажется, слишком многое обо мне знаете, мисс Уайком, — прошептал он, почти касаясь губами ее губ. — Может быть, вам известно также о некоторых моих слабостях, например, о том, что я особенно люблю лакомиться юными девственницами.
Словно в подтверждение своих намерений Майлз дотронулся языком до нежной кожи за ухом. Алекс охватила дрожь, но скорее не от страха, а от проснувшихся в ней незнакомых дотоле ощущений.
— Вы ведь девственница, не так ли, — хриплым шепотом произнес он, лаская ее горячим дыханием, — и если желаете остаться ею, советую вам не болтать лишнего. Пусть это будет наш с вами маленький секрет.
— Пустите, — выдохнула Алекс, напуганная не столько его угрозой, сколько полным отсутствием воли к сопротивлению, той властью, которую, как оказалось, имел над нею глубокий чувственный голос, руки, губы, само присутствие этого ужасного мужчины.
— Подожди…
Александра хотела вывернуться, но Майлз завладел ее ртом, подавив всякое сопротивление.
Ошеломленная, потерянная, Алекс презирала себя за то, что вместо ненависти, которой только и достоин этот бессовестный человек, так грубо и вероломно обошедшийся с ней, она питает к нему совершенно другие чувства. Тело впервые предавало ее, чувства шли вразрез с рассудком. Наверное, что-то подобное происходило и с ним. Из грубого, почти жестокого поцелуй его превратился в нежный. В нем не чувствовалось более ненависти. Оказалось, что руки его умеют быть не только сильными, но и ласковыми. Майлз бережно погладил Алекс по спине. Что-то теплое и радостное поднялось в ее душе в ответ на произошедшую в нем перемену. Сама не понимая; что делает, повинуясь минутному порыву, Алекс закинула руки ему на плечи, впервые стыдливо и робко отдаваясь едва пробудившейся страсти. Тихий стон сорвался с ее губ, и в нем было все: жажда ласки и бессилие отчаяния, признание собственного поражения, неспособности противостоять искушению запретного наслаждения.
Майлз был приятно удивлен ее реакцией, столь же искренней, сколь и импульсивной. Он почти бессознательно, ласками и нежностью стремился загладить вину, успокоить боль, причиненную собственной жестокостью. Он чувствовал, как трепещет ее сердце, и этот ритм отдавался в нем удивительной музыкой, чудесной симфонией. Майлз знал немало женщин, но ни одна не разбудила в нем подобных ощущений. Эта невинная красотка наполняла его сердце чувствами, которым он не знал названия. Желание овладеть ею становилось нестерпимым.
Нарочито медленно Майлз обвел кончиком языка вокруг, ее губ, затем тысячей легчайших поцелуев покрыл ее лицо, прокладывая чуть влажную тропинку по подбородку к шее, к ямочке у основания шеи. Препятствием оказался воротник. Майлз потянул, но застежка не поддалась. Уже мало что соображая, он рванул ткань, и его взору открылась упругая полная грудь. Алекс тихонько застонала, когда Майлз провел пальцами по ее соскам. Дотоле неведомая ей сладостная истома овладела Александрой.
В ужасе от того, что происходило с ней, в последней отчаянной попытке сохранить достоинство, не дать себе целиком утонуть в этом море греховного наслаждения, Алекс со стоном оттолкнула от себя мужчину.
Задыхаясь, Майлз поднял голову и посмотрел в глаза девушке. В кристально-чистой синей глубине ее расширенных глаз он прочел все. Чего в ней было больше: страха или готовой расцвести страсти, той самой, что заставляла их обоих дрожать от с трудом сдерживаемого желания? Если бы не этот страх, не эта трогательная беззащитность, Майлз ни за что не остановился бы. Но он не мог и не хотел ломать жизнь девушке, перед которой был в долгу. Да, она проявила излишнее любопытство и была несправедлива к нему, но в том нет ее вины. Она не должна отвечать за неосторожность проболтавшегося матроса. Кого, как не себя, винить в том, что его так далеко завел единственный поцелуй? Раздражение на себя и отчасти на ту, что так его распалила, позволило Майлзу отступить.
Лишенная поддержки, Алекс едва не упала. В ней боролись два чувства: облегчение оттого, что все кончилось, и странная тоска. Последнее смущало более всего. Сконфуженная и растерянная, она подняла глаза. Майлз смотрел на нее, злобно прищурившись. Впрочем, злость в глазах капитана быстро сменилась насмешливым удивлением. Алекс готова была провалиться сквозь землю. Красная от стыда за свою столь неожиданную распущенность, мисс Уайком быстро развернулась и, подхватив подол, побежала прочь с палубы так быстро, как только позволяли ее подгибающиеся ноги. Вслед ей несся смех Майлза.