— Но почему? Я не понимаю. Помешался он, что ли? Боко Фитлуорт среди нас — один из самых завидных женихов. Зарабатывает своим пером кучу денег. Его писания встречаются повсеместно. Эта его пьеса, что шла в прошлом сезоне, имела немалый успех. А на днях в «Трутнях» я слышал, что его приглашают в Голливуд. Это правда?
— Правда.
— Ну, вот видишь.
— Все это так, я знаю. Но ты упускаешь из виду, что дядя Перси принадлежит к тем людям, которые с подозрением относятся к писателям. Он сомневается в их платежеспособности. Он всю жизнь занимается бизнесом и не представляет себе, что у кого-то еще, кроме бизнесмена, могут быть деньги.
— Да, но Боко без пяти минут знаменитость. В «Сплетнике» была опубликована его фотография.
— Верно, но дядя Перси считает, что писательский успех сегодня есть, а завтра улетучился без следа. Может быть, сегодня у Боко дела и в порядке, но дядя считает, что в любой момент его заработки могут прекратиться. И представляет себе, как через год или два ему придется вытаскивать Боко из очереди за бесплатным супом для безработных, да еще потом всю жизнь содержать его и меня и полдюжины маленьких Фитлуортиков. Ну и потом, он вообще с самого начала был предубежден против Боко.
— Из-за брюк?
— Отчасти, может быть, и из-за брюк.
— Глупости. Боко — писатель. Дядя Перси должен бы знать, что писателям позволяется многое из того, что запрещается другим. И кроме того, хотя я и не хотел бы, чтобы это слышал Дживс, но брюки — это еще не все.
— Но настоящая причина в том, что он считает Боко мотыльком.
Я окончательно перестал ее понимать. Она меня совершенно запутала. В жизни своей не встречал человека, так мало похожего на мотылька, как старина Боко.
— Как это — мотыльком?
— Ну да, которые порхают с цветка на цветок и лакомятся сладким нектаром.
— А дядя Перси не любит мотыльков?
— Тех, что порхают и лакомятся, — нет.
— Откуда ему могло взбрести в голову, что Боко из тех, что порхают и лакомятся?
— Понимаешь, когда он только появился в Стипл-Бампли, он был обручен с Флоренс.
— Что-о?
— Это она настояла на том, чтобы он там поселился. Вот что я имела в виду, когда сказала, что он не мог, как ты говоришь, по-настоящему, с полным размахом ухаживать за мной с самого начала. Помолвка с Флоренс немного связывала ему руки.
Я был изумлен. Я чуть было не переехал курицу от волнения.
— Помолвка с Флоренс? Он мне об этом не рассказывал.
— Вы ведь довольно давно не виделись.
— Да, это верно. Ну, знаешь ли! А ты слышала, что я тоже был одно время помолвлен с Флоренс?
— Конечно.
— А теперь она помолвлена с Сыром.
— Да.
— Надо же, какие чудеса. Необъяснимо, вроде великого переселения народов, о котором пишут в учебниках.
— Наверное, это из-за ее профиля. У нее красивый профиль.
— Если смотреть слева.
— И справа тоже.
— Д-да, пожалуй, справа до некоторой степени тоже. Но исчерпывающее ли это объяснение? По-моему, в наш занятой век невозможно постоянно виться вокруг женщины так, чтобы всегда смотреть на нее сбоку. Я все же нахожу загадочным это стремление половины человечества обручаться с Флоренс. Значит, вот почему дядя Перси холоден к Боко?
— Ледовит.
— Ясно. Его точку зрения можно понять. Ему не нравится такое перескакивание. Вчера Флоренс, сегодня ты. Он считает, что ты — просто еще один цветок, на который Боко перепорхнул с целью полакомиться нектаром.
— Наверное.
— И вдобавок он еще сомневается в его финансовых возможностях.
— Да.
Я задумался. Если дядя Перси в самом деле считает Боко мотыльком, способным в любой миг пойти по миру, — это для юных грез любви крупная неприятность. Я хочу сказать, и в богатом-то мотыльке нет ничего хорошего. Но он, по крайней мере, сам платит за квартиру. С каким же отвращением должен относиться человек старой консервативной закалки к тому, от кого вполне можно ожидать, что он всю жизнь будет являться к нему за подачками.
Но тут со свойственным Вустерам умением видеть светлую сторону я сообразил, что еще не все потеряно.
— С какого возраста ты имеешь право выйти замуж без дядиной резолюции?
— С двадцати одного года.