– Разумеется, она есть, – воскликнул Хэмиш с сердитой ноткой в голосе. – От кого исходила угроза экосистемам? Да от нас же!
– И нам дали по рукам.
– И, что более существенно, – настаивал Хэмиш, – нас лишили ответственности за сохранение и защиту этих экосистем. – Он не отрывал взгляда своих синих глаз от Рональда. – Думаю, можно исходить из того, что за нами… наблюдали. И достаточно долгое время. И что инопланетяне перешли к действию, исходя из собранных доказательств…
– И выводов, сделанных на их основе, – кивнув, закончил фразу Рональд, чувствуя при этом, как внутри что-то шевельнулось. Азарт? – Своим первым ходом, силовыми полями, они объявили, что не верят. В нас. И планета, – поспешно добавил он, – для них важнее, чем человечество.
Хэмиш ткнул в Рональда пальцем, словно подчеркивая, что тот попал в самую точку, и принялся писать в блокноте.
– Совершенно верно, Рональд. А потом?
– А потом они отняли у нас огнестрельное оружие. А также ножи и кулаки.
– Атомные бомбы, танки, истребители, крылатые ракеты, дроны – все это можно списывать в утиль.
– Предположительно, – заметил Рональд. – Вслух этого пока что никто не объявлял. Хотя и не следует ожидать, что объявят.
– И что же произойдет, – спросил Хэмиш, не переставая писать, – когда невозможно будет обеспечить нерушимость рубежей? Что произойдет, если невозможно запретить людям… да просто перемещаться. С места на место?
– Граница еврейских поселений в районе Иерусалима полностью прорвана, – сказал Рон. – Никто никого не может остановить. В то же самое время и повредить никто никому не может – они все там только стояли и орали друг на друга. Сыпали проклятия, кулаками махали. А потом все утихло – поскольку никуда не привело и ничем не закончилось. Только воздух зря сотрясали. Целая толпа может валить на цепь солдат, но до стычки никогда не дойдет.
– Правила игры, похоже, настроены очень тонко, – заметил Хэмиш.
– Ну да, а разве нет? Итак, насильственные варианты событий более невозможны. И теперь все воинствующие идеологии по всему миру задаются… единственным вопросом – что делать? Как выиграть битву, если сражаться нельзя?
– Одно исключение в отношении насилия все же существует, – сказал Хэмиш. Брови Рона поползли вверх.
– И какое же?
Хэмиш снова снял очки.
– Самоубийство.
– Да ладно? В смысле – что? В самом деле?
– Не забывайте, что я врач. И сделал кое-какие звонки. А теперь информация подтвердилась – мое внимание привлек вчерашний самоподрыв в Лахоре. Смертник зашел в переполненную мечеть, однако кроме него никто не пострадал – сквозь окруживший его кокон силового поля даже звук не просочился. Просто вспышка, а потом на его месте – клочья мяса, кости да волосы. То есть насилие разрешено до тех пор, пока направлено на себя.
– Я это сообщение пропустил, – признался Рональд.
– И еще я звонил своим знакомым из «Скорой помощи». Самоубийства не прекращались. Похоже, насилие по отношению к самому себе дозволяется.
– Но ведь не все самоубийцы в действительности стремятся лишить себя жизни?
Хэмиш мрачно пожал плечами.
– Сообщений об успешно предотвращенных попытках за последние семьдесят два часа не поступало – ни у нас, ни в Ванкувере или Калгари. Про другие места пока что выяснить не получается.
– Как насчет случайных передозировок?
– Пока непонятно. Данных слишком мало. В центральной клинике Ванкувера был один вызов к пациенту, который вколол себе слишком много и тут же пожалел об этом – однако колоться ему ничто не помешало.
Рон потер лицо. Выпитый виски уже ощущался – он не успел пообедать.
– Давайте еще раз глянем на последовательность. Похищение, силовые поля, запрет на насилие. Нас… кастрировали. Если завтра инопланетяне высадятся по всему миру и захватят власть, нам останется лишь пассивное сопротивление. Отказ от какого-либо сотрудничества.
– Остается надеяться, – сказал Хэмиш, – что указ о пацифизме распространяется и на самих инопланетян.
– Сказать по правде, я в этом не уверен. Силовые поля выталкивали людей. Физических травм при этом, возможно, и не было – а эмоциональные?
– Кнут и пряник, – сказал Хэмиш, все больше хмурясь.
– Ненасилие – тот еще пряник.
– Это как горькое лекарство.
Рон хмыкнул.
– Хорошо, пусть кнут силовых полей, за ним – горький пряник ненасилия. Рассуждая логически, дальше последует еще один кнут.
– Рональд, с тем же успехом ярлыки можно поменять местами. Пряник – сохранение окружающей среды, спасенное от вымирания многообразие видов, кнут – прекращение агрессии, направленной человеком на кого-либо кроме самого себя. Да и оно не абсолютно. В конце концов, бойни продолжают принимать скот. Однако активная добыча морской рыбы остановилась. Уборка урожая продолжается, а мы знаем, насколько этот процесс бывает разрушителен, особенно при высоком уровне механизации. Вернее было бы утверждать, что наши агрессивные инстинкты избирательным образом ограничены. Запрет не абсолютен.