– И это любопытно. Однако кое в чем вы правы. Метафору кнута и пряника можно применять по-разному. Соответственно, мы не можем предвидеть, чего ожидать дальше.
Хэмиш пожал плечами.
– Допустим, что кнута. И что с нами еще можно сделать?
– Оккупировать. Высадить войска – хотя что я говорю? Зачем им войска? Разве что они собрались к чему-то нас принуждать, а иначе все эти транспорты… да блин, Хэмиш, что я такое несу? Вот к чему приводит чтение плохой фантастики. Как ни крути, все выходит бессмысленно. – Он вскинул руки. – Я сдаюсь.
– Хорошо, а как насчет пряника?
– Черт, тут я даже не знаю, откуда начать!
– Ровно с того, Рональд, с чего вы бы сами начали.
– Накормил бы голодных, обеспечил их чистой водой, средствами гигиены, медикаментами. Крышей над головой.
– То есть сделали бы все то, что мы можем и сами, просто не слишком хотим.
Рон уставился на него, потом кивнул.
– Да, я вас понимаю. Понимаю. Кнут или пряник? Мы этого не знаем и не можем знать. Пока что. Поскольку следующий ход – за нами.
– А насколько хорошо существующие властные структуры справляются с подобными гуманитарными акциями? – спросил его Хэмиш. – Проявляет ли «один процент» должную щедрость в перераспределении своих богатств? Сэм предупреждала нас о пропаганде, о противостоянии тому, что происходит. Какова вероятность того, что власть намеренно пожертвует жизнями миллиона-другого крестьян ради того, чтобы распалить в населении ненависть к инопланетным захватчикам?
Рон дернулся на стуле.
– Хэмиш, вы просто циник какой-то.
– Рональд, у меня тридцать шесть лет медицинского стажа, стажа в профессии, которую фармацевтические компании держат на коротком поводке. Мне совсем нетрудно вообразить наихудшее развитие событий. Людей используют, друг мой. Разменивают их жизни. Машина существует в первую очередь ради прокорма себя самой. Что там говорит нынешняя статистика? Половиной всех мировых богатств владеют шестьдесят четыре человека.
– Если инопланетяне ожидают, что мы должным образом поможем беженцам, они останутся разочарованы. Иными словами, нас опять ждет кнут.
– Или же нет, – сказал Хэмиш. – Поскольку они наблюдали за нами, они явно знают, чего следует ожидать. Вопрос заключается в том, волнуют ли их человеческие жизни, особенно те, чья потеря будут повернута против них.
– Полагаете, что они будут спокойно ждать, пока мы своими руками не усугубим вину? Звучит очень… жестко.
– Ничуть не более жестко, чем наша собственная игра на человеческих страданиях.
– Почему сразу «наша»? Вы среди этих шестидесяти четырех мультимиллиардеров хотя бы одного писателя видели?
Хэмиш снова пожал плечами, но ничего не сказал. Повисла длительная пауза, потом Рональд спросил его:
– Кофе у вас не найдется? Мне прямо сейчас за руль лучше не садиться.
– Конечно, найдется. И я вам могу такси вызвать.
– Отлично. Ладно, Хэмиш, вы меня уговорили. Я постараюсь связаться со всеми коллегами, до которых удастся добраться. И все им передам. Гарантий никаких нет, но в нашу пользу одно обстоятельство – среди писателей есть охренительные головы. Которые, вероятно, уже все продумали значительно лучше и значительно глубже, чем мы с вами.
– Вот и хорошо. Мир сейчас в них нуждается, и как можно скорее.
Глава 7
Любой писатель знает, что исполнения желаний следует опасаться. Ощущать себя героем собственной книги, конечно, здорово, но если история правдивая, это значит, что за углом уже таится вход в ад.
– Вы постирали мою одежду.
– Да, органические загрязнения были удалены, пока вы спали.
Сэм села на кровати.
– Я стала на удивление легко засыпать, – пожаловалась она. – Вы мне что, снотворное даете? В воздухе распыляете? Или в пищу подмешиваете? Давайте, Адам, признавайтесь.
В дальнем углу комнаты снова появились стул и столик, это означало, что время завтракать. На столике имелся кофейник, простая белая чашка без рисунка, блюдце и ложечка, а также сахарница и кувшинчик со сливками. И сигареты с зажигалкой.