— Когда прибываютъ тѣ и другіе, — продолжала она, — мы не дѣлаемъ между ними различія: ихъ покупаютъ плантаторы и они всѣ мѣстѣ работаютъ на поляхъ до окончанія срока; послѣ этого имъ даютъ возможность поселиться самимъ и заняться обработкой и расчисткой земли, на которой они разводятъ табакъ и эерновые хлѣба для собственнаго пользованія; купцы довѣряютъ имъ въ кредитъ орудія, за которыя они уплачиваютъ послѣ жатвы. Вотъ какимъ образомъ, дитя мое, многіе изъ Ньюгетскихъ висѣльниковъ сдѣлались здѣсь значительными людьми; изъ нихъ у насъ есть міровые судьи, чиновники и члены магистрата, хотя они носятъ на рукахъ выжженое желѣзомъ каторжное клеймо.
Разсказывая такимъ образомъ, она добродушно и съ полнымъ ко мнѣ довѣріемъ говорила о себѣ, о своей жизни, объяснивъ, что она сама принадлежала къ послѣднему классу и давно, давно прибыла сюда, какъ осужденная за преступленіе.
— А вотъ и клеймо, дитя мое, — сказала она, показывая мнѣ красивую бѣлую руку, на ладони которой остались знаки, выжженные раскаленнымъ желѣзомъ, какъ это обыкновенно бываетъ у всѣхъ каторжниковъ.
Этотъ разсказъ сильно взволновалъ меня, но моя мать, улыбаясь, сказала:
— Не надо этому удивляться, точно какой-то необыкновенной вещи; у насъ люди съ большимъ положеніемъ носятъ подобныя клейма и не стыдятся ихъ показывать; вотъ, напримѣръ, маіоръ X… былъ когда-то знаменитымъ карманщикомъ, судья На…ъ, былъ тоже извѣстенъ, какъ ловкій воръ, обкрадывавшій лавки, у обоихъ на рукахъ клейма, и я могла бы назвать тебѣ многихъ другихъ порядочныхъ людей съ такими же клеймами.
Мы часто вели подобнаго рода разговоры, и она всегда подтверждала многочисленными примѣрами свои разсказы. Спустя нѣкоторое время, однажды, когда она разсказывала приключенія одной особы, высланной сюда назадъ тому нѣсколько недѣль, на меня нашло какое-то задушевное настроеніе, и я просила ее разсказать мнѣ свою исторію, что она и сдѣлала, передавъ просто и откровенно слѣдующее. Еще молодой дѣвушкой она попала въ очень дурную компанію въ Лондонѣ, благодаря тому, что ея мать часто посылала ее относить кушанье одной своей родственницѣ, бывшей въ заключеніи въ Ньюгетской тюрьмѣ; несчастная голодала тамъ, потомъ она была приговорена къ смертной казни, но, благодаря беременности, эта казнь была отсрочена и она погибла въ тюрьмѣ.
Здѣсь моя свекровь перечислила длинный рядъ тѣхъ ужасовъ, которые совершаются обыкновенно въ этомъ страшномъ мѣстѣ.
— Да, дитя мое, — говорила моя свекровь, — быть можетъ, тебѣ мало извѣстно все это, а можетъ быть ты даже и не слыхала ничего подобнаго; но будь увѣрена, мы всѣ здѣсь знаемъ, что одна Ньюгетская тюрьма порождаетъ столько воровъ и несчастныхъ, сколько не въ состояніи породить самыя преступныя ассоціаціи и клубы въ Англіи; это проклятое мѣсто на половину снабжаетъ поселенцами нашу колонію.
Затѣмъ она продолжала разсказывать свою исторію такъ пространно и съ такими подробностями, что я начинала приходитъ въ смущеніе; но когда она дошла до одной частности, заставившей ее сказать свое имя, я чуть было не упала въ обморокъ; замѣтивъ мое разстройство, она спросила, хорошо ли я себя чувствую и что меня такъ встревожило. Я объяснила, ей, что ея грустная исторія на меня сильно подѣйствовала, и я прошу ее не продолжать больше.
— Но, милая моя, — очень нѣжно сказала она, — ты напрасно тревожишься, все это случилось такъ давно, что не причиняетъ мнѣ ни малѣйшаго безпокойства; теперь я вспоминаю свою исторію даже съ чувствомъ нѣкотораго довольства, потому что она привела меня сюда.
Потомъ она продолжала разсказывать, какъ здѣсь она попала въ одну хорошую семью, какъ, благодаря своему прекрасному поведенію, послѣ смерти хозяйки, ея хозяинъ женился на ней; отъ него у нея были сынъ, мой мужъ, и дочь; какъ, благодаря ея стараніямъ и хорошему управленію, послѣ смерти мужа, она улучшила свои плантаціи и привела ихъ въ такое состояніе, въ какомъ онѣ не были никогда при мужѣ, такъ какъ большую часть земли она культивировала уже будучи вдовой, которою осталась шестнадцать лѣтъ тому назадъ.
Я не особенно внимательно слушала эту часть ея исторіи, такъ какъ мнѣ необходимо было остаться одной, чтобы свободно предаться раздиравшимъ мою душу тревогамъ; пусть судятъ, въ какомъ ужасномъ положеніи находился мой мозгъ при мысли, что эта женщина была не менѣе, какъ моя родная мать, и что я имѣла двухъ дѣтей и была беременна третьимъ отъ своего собственнаго брата.